– День добрый, как я могу увидеть Сергея Рысцова из первого «А»?
– Здравствуйте! А вы кто?
– Отец его.
– М-м... – неопределенно промычал охранник. – Подождите здесь, пожалуйста. Сейчас урок, перемена будет через десять минут.
– Спасибо.
Валера отошел к противоположной стене и, чтобы хоть чем-то себя занять, принялся изучать информационные постеры, налепленные на нее, тесня один другого. Это было век назад, это будет век спустя – плакаты в холле каждого учебного заведения... «ВИЧ-инфицированный – ваш друг и сосед по парте? Помните, он не представляет ровно никакой опасности! Не отвергайте ЧЕЛОВЕКА!» Боже мой, ну какой дебил-психолог выдумал повесить такое в школе?! Ведь дети – как это ни страшно, самые жестокие из нас. Они, прочтя подобные нравоучения, еще больше станут тюкать инфицированных одноклассников, ежели по несчастливой случайности таковые обнаружатся. А бедным жертвам СПИДа, от которого до сих пор не изобрели вакцину, останется только скрывать свой жуткий недуг, замыкаясь, взращивая чудовищные комплексы...
«Искусственные сны опасны! Берегись цветных картинок С-видения! Десятки тысяч людей во всем мире уже погибли под воздействием губительных волн!» Елки-палки! Еще краше... Да они такой пропагандой моральных уродов из подрастающего поколения наклепают! Причем эффекта добьются исключительно обратного. Любой ребенок почутче нас, взрослых, понимает, что происходит вокруг. Он растет в чрезвычайно нестабильной социальной среде, инстинктивно подстраивается под нее, а тут как обухом по голове: ни в коем случае не делай того, что дозволено остальным! Это все – зло, это – от лукавого... С таким же успехом можно было написать: «Не ходи в туалет, там можно утонуть в унитазе. Писай в штаны!» Да любое чадо, увидев такое, тут же побежит в сортир проверять глубину толчка!..
Протарахтел звонок. Валера обернулся и успел перехватить понимающий взгляд охранника. Ну да, он, видимо, тоже осознает, какой бред вывешивают эти горе-психологи, выпускнички сраных педуниверситетов... Точно – мент бывший. Следак, скорее всего. Выперли, поди, из органов за то, что пустил по этапу какого-нибудь очередного блатного подонка...
– Давайте документы, я запишу. Посмотрите по расписанию, где отпрыск ваш сейчас науку подгрызает, – сказал охранник, тыча в листки, криво приплюснутые стеклом на его столе.
Рысцов протянул ему паспорт и пробежал глазами по строчкам.
– Кабинет 34... – вслух прокомментировал он, – это на третьем этаже, верно?
– Да, – ответил охранник, возвращая документ. – Проходите... Аккуратней, а то эти бездельники затоптать могут. Носятся, словно дизель в заднице у каждого. Ума не приложу, как только в живых остаются после столкновений?..
Валера усмехнулся, проходя по коридору к лестнице, и подумал, насколько все-таки проще разговаривать с мужиком... В ушах тотчас зазвенели отголоски враждебного фальцета Светки. Тьфу! Бабье...
Сережку он заметил, как только поднялся на третий этаж. Сын пока его не видел и продолжал настойчиво и сосредоточенно колотить по голове зажатого возле батареи пацана учебником. Тот, видимо, смирился с превосходством супостата в силе и технике удара и теперь лишь изредка выкрикивал что-то обидное, пиная Сережку по ноге.
Пробившись сквозь толпу визжащей ребятни, напоминающей картину броуновского движения, Валера встал за спиной сына, скрестил на груди руки. Надвинул на лоб суровую морщину и четко сказал:
– Рядовой Рысцов, доложите обстановку!
Сережка совершил еще два контрольных хлопка по рыжей маковке поверженного противника и резко обернулся. Отвалил нижнюю челюсть на анатомически возможное расстояние и выпучил зеленоватые кругляшки глаз.
Пользуясь минутным оцепенением неприятеля, впечатанный в батарею парнишка, в прямом смысле слова нагруженный знаниями, пригладил волосы на макушке и деловито слинял.
– Папка, здарова! – наконец обрел дар речи Сережка, пытаясь обнять отца.
Рысцов был неприступен.
– Доложите обстановку, рядовой! Офицерский состав зафиксировал наличие неуставных отношений в роте!
– Да он первый начал! – брызнул слюной мальчуган, пряча за спину средство вразумления. Кажется, это был учебник по математике.
– Отвечать по уставу! – сердито ввинтил Валера.
Сережка насупился и, рыскнув глазами в поисках рыжеволосой причины втыка, проговорил:
– Он четыре раза мою девушку за косички дергал.
Рысцов чуть было не присел от неожиданности. Но совладал с рвущимся наружу смехом и спросил:
– Полагаешь, солдат получил по заслугам?
– Так точно, товарищ капитан, – радостно отрапортовал Сережка, вытянувшись по стойке «смирно». Учебник шлепнулся на пол.
– А по факту порчи казенного имущества кто будет отвечать?
Подняв книгу, мальчуган отряхнул обложку и буркнул:
– Больше не буду.
– Смотри мне, рядовой... Вольно. – Рысцов присел на корточки и сгреб сына в охапку, стараясь не дышать мятно-спиртными парами ему в лицо. – Во вторую смену учитесь?
– Да! Неудобно, жуть!
– Сколько еще уроков осталось?
– Три. Матика и две физры.
– Как личный состав относится к увольнительной?
– Это что? – Сережка подозрительно прищурился. Темно-русые волосы на его темечке встопорщились.
– Это значит, я сейчас подойду к твоей классной руководительнице и попрошу, чтобы тебя отпустили пораньше. А ты пока шементом скачи собирать портфель и одеваться. – Произнеся эту фразу, Валера почувствовал, как святой дух Макаренко предал его педагогической анафеме.
Дважды повторять не пришлось – Сережка с восторженным блеском в глазенках уже мчался к распахнутой двери класса с воплем: «Неля Петровна, там мой папа пришел! Он с вами поговорить хочет!»
Неля Петровна оказалась поджарой дамой лет пятидесяти с крашеными волосами, убранными в коконообразный пучок на затылке. Она сидела за учительским столом, постукивала кончиком ручки по классному журналу и строго глядела на Рысцова, будто он провинился по меньшей мере в срыве урока, пока Валера объяснял ей, что хочет забрать сына с нескольких занятий.
– Все вы умные, – сиплым голосом промолвила она наконец, навешивая на кончик носа огромные очки. – Лучше бы на родительские собрания почаще являлись. Я двадцать четвертый год в школе работаю, мне покой нужен! То один придет, то второй – расходились, видите ли. Ходят тут туда-сюда, не дают проходу. Приходят в первый раз к концу второй четверти! Соизволили, видите ли...
Оставив пожилую кладезь алогичной тавтологии сокрушаться над отсутствием покоя, Валера с ликующим сыном покинули класс.
* * *
На улице стемнело за каких-то полчаса. Мелкая сверкающая крупа втихомолку кружилась в безветренных конусах фонарного света; на аллее попадались лавочки, но Рысцов с Сережкой не садились – гуляя, по крайней мере, не задубеешь. Пацаненок, замотавшись по самые ноздри шарфом, носился вокруг отца, подвергая его дубленку артиллерийскому обстрелу рассыпчатыми в десятиградусный мороз снежками.