Мама говорит:
– Так ему надо сказать, что Тангейзер тоже православный еврей и в конце оперы или даже сразу в начале спеть – «Славься, славься, хава нагила», – а потом можно туда половецкие пляски вставить. Откуда Кехман знает, что немцы не плясали половецких плясок? Да и мы не знаем: может, они плясали какие-то тирольские, напоказ, для туристов, а чуть отвернешься, они половецкие коленца начинают выделывать? Охота пуще неволи, сама знаешь… Тут разве кому-то верить можно? Я порой сама, когда тебя нет, пляшу половецкие пляски. Вон Люба-консьержка вообще думала, что Тангейзер – это чеченский террорист. И что Валуев хотел написать оперу, который уполномоченный, что он ему в морду даст, если что.
– Кому – оперуполномоченному?
– Не знаю – может, Тангейзеру…Ты лучше у Любы, консьержки нашей, спроси. Ей доподлинно все известно.
– А я спрашивала. Люба сказала, что вечно эти Тангейзеры вместе с Обамой че-та мутят. Ну, я и отстала. Запуталась сама. Дело это непростое, сама понимаешь.
Кобзон и Тангейзер
Кобзон сказал, что Тангейзер должен извиниться перед церковью.
Мама говорит:
– Ну и извинился! Допел бы и извинился бы! К примеру, в финале этой самой оперы, Тангейзер должен упасть на сцене на колени и возопить: «Простите меня, православные!»
– А при чем тут православные?
– А ни при чем! Просто так. Чтоб им приятно было. И сам Кобзон мог бы в конце своего концерта так же сделать: пасть на колени и попросить прощения у православных. Или у буддистов. Или зороастрийцев. Главное тут – попросить прощения, а у кого, по фигу. Вот ты иной раз нагрубишь, а прощения не просишь. И мне неприятно. Так что Кобзон – он прав в принципе: все у всех должны просить все время прощения. А уж в финале оперы – святое дело. Или в финале концерта: например Басков, пропоет что-то и потом просит прощения. За то, что поет хреново. Или Королёва Наташа – она вот тоже могла бы все время просить прощения: зачем она поет, в принципе? Слушать это невыносимо, но если она, к примеру сказать, попросит прощения у нас у всех, то пусть поет! Соседка как-то попросила у меня прощения и спела «Вот кто-то с горочки спустился». И хотя она жутко орала и подвывала, фальшивя, впечатление от этого ужаса было сглажено ее извинениями.
(Я уже ушла в другую комнату, а мама за мной бегала и все травила – кто у кого и за что должен попросить прощения.)
Валуев vs Тангейзер
…Хорошо, что я «Тангейзера» успела посмотреть и послушать до Валуева.
Теперь, может, не удалось бы.
– Но, может, теперь Тангейзера будет петь Валуев? (спросила мама).
– Не исключено (сказала я). У нас теперь всюду будут Валуевы. Пока что он какой-то там декан по филологии в МГУ. Но, может, еще и споет.
– Так тебе нужно радоваться! При таком раскладе и ты можешь петь в «Тангейзере», а в свободное от пения время преподавать в МГУ.
Тангейзер в СИЗО номер 6
Сделали мне как-то предложение: почитать свои байки в кафе. Ну, я их и почитала в кафе. Народу собиралось не то чтобы страшно много, но все же почти все места в кафе были заняты (достоверности ради свидетельствую, что кафе небольшое).
И вот, когда я собиралась на свое первое вступление, мама мне говорит:
– А что, москвичам больше некуда пойти, кроме как в кафе, где ты будешь ерунду свою рассказывать?
– Нет, почему, еще можно пойти «Тангейзера» послушать.
– А, так вы разделитесь – половина пойдет на «Тангейзера», а половина – к тебе?
– Ну да, мы с Тангейзером уже договорились.
– Меняться будете местами?
– Ну, типа того.
– А может, будет день, когда он сам будет свободен, а ты как раз в кафе?
– И ко мне придет?
Мама покрутила пальцем у виска.
– К тебе придут эти… как их…
– Нибелунги?
– Ну да. И под микитки. А Тангейзер споет что-нибудь трагическое, пока тебя вязать будут. Потом, когда тебя повезут в СИЗО номер 6 (женская колония, куда я иногда наведываюсь как правозащитник), Тангейзер все время будет рядом и будет петь…
– Тут и его повяжут, потому как не положено: начальство СИЗО номер 6, врач тюремный, они такое не любят.
– А какое любят?
– Ну, там, типа, Валерия чтобы или Королева типо.
– Я что-то не пойму, Валерия и Королёва тоже поют в СИЗО 6?
– Ну да, когда Тангейзер устает.
– А он устает?
– Бывает.
– Вот ты ж хотела зэков тоже развлечь: смотри, готов сборный концерт: Вагнер, ты, Королева и Валерия.
– Почти как в новогоднюю ночь на Первом.
– Ну да. Только там Галкин, он красивый такой, молодой, байки всякие травит. Или этот, как его, Ургант.
– И?
– Да нет, ничего… Юмористы тоже бывают… ну, типа, как Степаненко. Вы даже чем-то похожи.
– Ну, спасибо тебе!
– Ну а что такого? Все же смеются! Не понимаю, что тут оскорбительного – в сравнении со Степаненко!
Разные рассказы
Мой сосед Сирано
Как-то, когда я еще занималась кинокритикой, решили дать мне премию как «Критику года».
Собрались мы в Доме кино всей своей кинокритической командой – и тут вдруг назвали мое имя. Все захлопали, и меня толкают: мол, нужно выступить. Сказать, наверно, как на «Оскаре»: спасибо папе и маме, соседке Бабыре (баб Ире), что поддержала меня в трудную минуту, посмотрев со мной фильм Матвеева или Брессона, соседу дядь Васе, который пил со мной за здоровье Гайдая (ну, или Тарковского), ну и тэ дэ.
Но это ж скучно (думаю), а сама уже иду на свое лобное место.