Фурцева. Екатерина Третья - читать онлайн книгу. Автор: Дмитрий Шепилов, Нами Микоян cтр.№ 30

В этот момент встал Смирнов-Сокольский и хриплым голосом воскликнул:

— В том-то и дело, Екатерина Алексеевна, что вы — получаете, а Александрович — зарабатывает!

Эта реплика буквально сразила оратора, Фурцева онемела. У присутствовавших же она вызвала бурные аплодисменты и вскоре стала крылатой. В какой-то мере шутка Смирнова-Сокольского затормозила наступление министерства на артистов-миллионеров. Но ненадолго.

Через некоторое время в Москонцерт спустили приказ, запрещающий мне выступать более десяти раз в месяц.

Но и этого показалось мало. Еще через год министерство распорядилось ограничить лично мои выступления пятью концертами в месяц. Когда же я стал доказывать одному из замов министра, что дело не только в заработках, что мои концерты приносят государству прибыль и поднимают общую культуру народа, то увидел пустые глаза и услышал гневный окрик: «Наше государство достаточно богато и без вас! А вы только о том и думаете, чтобы загребать тысячи!»

Можно заметить, что с этой проблемой сталкивались многие артисты уже брежневской эпохи. Терпели, жаловались — безрезультатно. До тех пор, пока получившая уже всесоюзную известность Алла Пугачева обратилась в какой-то форме к самому Леониду Ильичу. После этого ее концертная ставка в 45 рублей была увеличена до 75.

Екатерина Алексеевна, став министром, очень хотела сблизиться с актерами, музыкантами, писателями. Как женщину любознательную, по-своему талантливую, культура ее захватила. Перед творческими людьми она благоговела.

Я, например, знаю, что на деловые разговоры к некоторым нашим уважаемым знаменитостям она сама приезжала, а не вызывала их официально в свой кабинет. К примеру, Василий Феодосьевич боготворил Георгия Свиридова. Его отношение, думаю, передалось и Екатерине Алексеевне. Орден она поехала вручать к нему домой, не стала вызывать гениального композитора в официальный кабинет.

Дмитрий Дмитриевич Шостакович был одним из тех деятелей культуры, с кем Фурцева общалась не только в рабочей обстановке, но и в домашней, на квартире композитора. Интуиция подсказывала ей, что именно Шостаковича в министерство «вызывать» не следует, и она, договорившись с ним по телефону, обычно навещала его дома даже по деловым вопросам. Екатерина Алексеевна вела себя очень тактично, общаясь с теми, кто был всенародно любим, кого уважала вся страна…

Что касается Галины Вишневской, то я не была с ней так близка, как со Славой Ростроповичем, но знала, что с Екатериной Алексеевной она пребывала в добрых отношениях. Так же, как, впрочем, Вишневская старалась дружить и со Щелоковыми. Я часто видела ее на спектаклях и концертах в ложе рядом с этой высокопоставленной четой.

Ростроповича Фурцева боготворила. Когда в 64-м году после серьезной ссоры с женой Слава пытался покончить с собой и оказался в больнице, Фурцева примчалась к нему, помогала с лекарствами, всячески его поддерживала. А потом, насколько я знаю, помирила с Вишневской. Кстати, об этом эпизоде Галина Павловна вскользь тоже пишет в своей книге.

В этой книге Галина Вишневская много чего написала про Фурцеву, но пусть об этом судит сам читатель:

«В те годы министром культуры был Михайлов, до того много лет занимавший пост первого секретаря ЦК ВЛКСМ, а еще раньше, в буйной молодости, — бандит и гроза московских окраин по кличке Каргузый. Внешность у него была под стать его тупости, и часто встречаясь с ним на приемах, в толпе я его просто не узнавала. Бывало, Слава толкает меня в бок, шепчет: «Ты почему не здороваешься?» — «А кто это?» — «Ты что, с ума сошла, это Михайлов!» — «А-а… Здравствуйте».

Думаю, что Михайлов был одним из самых выдающихся болванов на этом посту. Именно ему принадлежит блестящая идея ввести в репертуар Большого театра оперы всех национальных республик Советского Союза…

Но он не успел провести в жизнь свой гениальный план — Екатерину Фурцеву вывели из Политбюро, и она осталась не у дел, так что ее срочно надо было куда-нибудь приткнуть. В таких случаях вспоминают об артистах. Михайлова сняли — Фурцеву назначили министром культуры. Но она не стала разрабатывать золотую жилу своего предшественника, у нее было свое хобби: она считала, что профессиональное искусство вообще не нужно… С истинно женской легкостью Фурцева переключилась на другое хобби: бриллианты, золото, на добычу которых перебросила тех же артистов, ибо дилетанты тут не добытчики.

…Были у нее свои артисты-«старатели», в те годы часто выезжавшие за рубеж и с ее смертью исчезнувшие с мировых подмостков. После окончания гастролей такой «старатель», чаще женщина, обходил всех актеров с «шапкой», собирая по 100 долларов «на Катю», — а не дашь, в следующий раз не поедешь. Мне это рассказывали артисты оркестра народных инструментов на гастролях в Англии. Собирала у них дань подруга Фурцевой, певица нашего театра по прозвищу «Катькина мочалка» (та ходила с ней вместе в баню). Она часто ездила именно с этим коллективом. От хозяйки у нее были специальные инструкции, так что она знала, что покупать, набивала барахлом несколько чемоданов и волокла в Москву. Охоча Катя была и до водки…

И все же было в этой простой русской бабе большое обаяние. Начала она свою карьеру ткачихой на фабрике и дошла до члена Политбюро. Пройдя огонь, воду и медные трубы, была Катя хваткой, цепкой и очень неглупой. Обладала большим даром убеждения и, имея свои профессиональные приемы, хорошо знала, как дурачить людей. Умела выслушать собеседника, обещала, успокаивала как мать родная, и человек уходил от нее, очарованный ее теплотой, мягкостью — благодарил… Правда, вскоре выяснялось, что сделала она все наоборот. Но, даже хорошо зная ее повадки, нельзя было не поддаться ее обаянию. У меня был свой способ разговаривать с ней. Если она в присущей ей манере начинала уводить разговор в сторону, заговаривая мне зубы, то я, внимательно на нее глядя, просто ее не слушала. Главное было — не упустить, не забыть собственной мысли и, как только Катя умолкнет, успеть эту мысль протолкнуть. Она мне про Фому, я ей про Ерему.

Продержалась она на своем посту долго, как никто, — 14 лет. В последней «дачной» истории, когда по ее распоряжению сняли ковры во Дворце съездов и застелили ими полы на даче дочери, ее буквально поймали за руку, но она, как кошка, выброшенная из окна, моментально перевернулась и встала на ноги. Уж Катя-то хорошо знала всю подноготную закулисной жизни правительственной элиты и действовала их же методами, прекрасно ею усвоенными.

* * *

…Последний раз меня выпустили на концерты в США в 1969 году, и сопровождался отъезд огромным скандалом в Министерстве культуры и ЦК.

…За неделю до отъезда меня вызвал секретарь парторганизации театра Дятлов, и впервые за все годы работы в театре мне был задан вопрос: почему я не посещаю политзанятий?

Надо признаться, что я была единственной из всего трехтысячного коллектива театра, действительно ни разу не почтившей своим присутствием эти идиотские сборища утром по вторникам.

— А, собственно, зачем?