Подводник №1 Александр Маринеско. Документальный портрет - читать онлайн книгу. Автор: Мирослав Морозов, Александр Свисюк cтр.№ 6

Теперь вслед за партийной ответственностью должна была наступить уголовная. Самовольная отлучка считалась тогда и считается сейчас воинским преступлением. Ответственность за нее устанавливалась действовавшим на тот момент Уголовным кодексом РСФСР редакции 1926 г. Там говорилось:

«193.5. Самовольное оставление военнослужащим своей части или места службы, продолжающееся менее шести суток, при условии добровольной явки признается самовольной отлучкой. В этих случаях в отношении самовольно отлучившихся подлежат применению правила Устава дисциплинарного… Всякое самовольное оставление военнослужащим своей части или места службы в боевой обстановке влечет за собой применение мер социальной защиты, как за побег… (выделено составителем).

193.8. Побег, совершенный в военное время или при боевой обстановке красноармейцем, а равно и побег, совершенный как в мирной, так и в боевой обстановке лииом командного, административно-хозяйственного или политического состава, влечет за собой применение высшей меры соииальной защиты, а при смягчающих обстоятельствах – лишение свободы на срок не ниже трех лет с конфискаиией имущества. причем в военное время приговор к лишению свободы в отношении личного отбывания может быть отложен до окончания военных действий, осужденный же направляется в действующие части армии или флота на должности по назначению военного командования».

Из всего вышеизложенного можно сделать сразу несколько выводов.

Во-первых, решение отдать Маринеско под суд совершенно не подходит под формулу сведения счетов кого-то из командования и/или политодела с непокорным командиром. Офицер совершил далеко не первое за время своей службы грубое нарушение воинской дисциплины, которое по законам военного времени должно было караться очень сурово, многократно предупреждался, обещал исправиться, но, несмотря на это, продолжал совершать проступки вновь и вновь. Кредит доверия закончился, а чаша терпения переполнилась. С учетом того, что ситуация с дисциплиной в бригаде после перебазирования в Финляндию оставляла желать лучшего и требовался показательный процесс, шансы Маринеско и в дальнейшем избегать заслуженного наказания резко сократились.

Во-вторых, часто повторяемый тезис о том, что во время войны все «расслаблялись» одинаково, при столкновении с реальными документами не выдерживает серьезной критики. Да, выпивали многие – не будем забывать про узаконенные ежедневные «наркомовские» 100 граммов, – но так, чтобы это отражалось на исполнении служебных обязанностей – единицы, по крайней мере среди командиров кораблей. Если поднять политдонесения с декабря 1944 г. по май 1945 г., то можно убедиться, что из 18 командиров боевых подлодок КБФ по причине личной недисциплинированности там упоминаются только двое – Маринеско и командир К-56 И. П. Попов. Об остальных если и вспоминают, то только в связи с нарушениями, совершавшимися их личным составом. При этом выясняется, что в бригаде имелись экипажи, где дисциплинарные поступки вовсе не совершались на протяжении довольно значительных промежутков времени. Так было, например, на Щ-307 (капитан 3-го ранга М. С. Калинин), Щ-318 (капитан 3-го ранга Л. А. Лошкарев), Щ-407 (капитан 3-го ранга П. И. Бочаров), где в январе и феврале 1945 г. случаев нарушения дисциплины не имелось. В то же время командиры этих и других подлодок подвергались критике вышестоящего командования за недостаточные результаты боевых походов и другие упущения по службе, причем иногда довольно жестко. В сумме все это не дает оснований считать, что все остальные офицеры ходили у командования и политотдела в «любимчиках», а Маринеско стал жертвой тайного заговора.

В-третьих, как это ни неприятно констатировать, но сам Александр Иванович, мягко говоря, сильно грешил против истины, когда рассказывал А. Крону, что «новогоднее приключение» в Турку было первым и последним серьезным нарушением за все время его службы. Да простят нам параллели, но его версия событий больше напоминает рассказ бывалого уголовника: «За что ты сидишь?» – «Да ни за что!» Подобная позиция, несомненно, свидетельствует о том, что даже спустя много лет после описываемых событий А. И. Маринеско не осознал недопустимость грубых нарушений воинской дисциплины в боевых условиях, не чувствовал за собой никакой вины и не признавал справедливости наказания. Об этом свидетельствует в том числе и нарочито упрощенный язык его рассказа А. Крону: «Мы с другом моим Петей Л. (по некоторым данным, под «Петей Л.» выведен друг Маринеско Михаил Лобанов – см. приложение № 3. – Сост.)… решили пойти в город» – сказано так, будто выход в город был свободным, туда можно было идти и возвращаться по собственному желанию. На самом же деле по организации новогодних празднований командование БПЛ издало довольно строгий приказ, который, по-видимому, подвергся правке задним числом (см. док. № 5.20 и комментарий к нему), чтобы не подводить Маринеско и других самовольщиков под его нарушение и, соответственно, трибунал.

Или другое место в рассказе: «Обоим грозил трибунал. Но потом обошлось. Комдив Орел – умный человек, понял настроение экипажа…» – насколько нужно быть уверенным в наивности собеседника, чтобы говорить ему, что решения об отдаче военнослужащего под суд принимались и отменялись лицом в ранге комдива? В сумме эти и другие моменты повествования еще раз доказывают, что, когда в начале января 1945 г. «Маринеско просил командующего КБФ отменить свое решение, обещал исправиться, а также просил, чтобы ему было разрешено выйти в боевой поход командиром ПЛ, где искупить свою вину» (док. № 6.33), его раскаяние и обещание не повторять подобных вещей вновь было неискренним. Впрочем, в этом можно легко убедиться на основе последующих событий.

Тут необходимо сказать пару слов относительно «настроений экипажа», которые якобы понял комдив Орел. В среде моряков ходит легенда, что, после того как Маринеско вернулся из самовольной отлучки и был отстранен от командования подлодкой, в штаб (какой именно, в легенде звучит противоречиво или не уточняется) пришла вся команда и заявила, что с другим командиром она в море не пойдет. Могло ли такое быть? Если бы было, то такой факт, как проявление массовой нелояльности, должен был неизбежно попасть в политдонесение или даже спецсообщение по линии политотдела, а ничего подобного в архиве не обнаружено. Важно другое: подлодка и ее экипаж находились на Ханко, а командующий КБФ адмирал В. Ф. Трибуц, который принял решение рассмотреть дело Маринеско после возвращения из боевого похода, – в Ленинграде. К нему экипаж С-13 точно не ходил и никакого влияния оказать не мог, тем более что, как уже говорилось выше, никакой информации о подобном требовании экипажа в штаб флота не поступало. Так что решение было принято по доброй воле комфлота, хотя он, принимая его, несомненно, советовался с командованием БПЛ, а оно и без экипажа С-13 знало, что в данных условиях быстро заменить Маринеско другим командиром не получится и график выхода лодок на позиции, за что отвечало и командование БПЛ, и командование флота перед Главным морским штабом, будет сорван. В общем, после первой нервной реакции случай сочли недостаточно значимым, чтобы «стирать свое грязное белье» на глазах у Москвы. Судя по рассказу Маринеско, все это прекрасно осознавал и он сам («корабль в готовности, снимать командира, ставить нового – мороки не оберешься»), отчего его уверенность в собственной безнаказанности выглядит особенно цинично и издевательски по отношению к своим прямым начальникам.