Эмиль Шапп понял подтекст и подумал, что ему только что преподали урок высшего политического искусства. Мессир де Ногарэ – единственный, кто должен быть в курсе происходящего. Для всего остального мира, что бы ни произошло, Карл де Валуа будет невиннее новорожденного младенца, введенный в заблуждение лживыми словами, до того момента, когда мессир советник примет какое-то другое решение. Политика – какое это чудо, если ты достаточно хитер, чтобы избежать бесчисленных ловушек!
– До скорой встречи, Шапп. Вы мне кажетесь человеком с будущим. И если что-нибудь приводит вас в замешательство или тяжким грузом ложится на сердце, без колебаний приходите с вашими переживаниями ко мне. Моя дверь открыта для вас. А потом я подберу своему неловкому секретарю какое-нибудь другое занятие.
Гийом де Ногарэ милостиво растянул губы, что должно было сойти за улыбку. Шапп понял: он только что стал шпионом советника при монсеньоре де Валуа.
* * *
Наконец оставшись один, Ногарэ принялся размышлять. Интересуется ли Валуа Жаном Бретонским, с которым связан через свою дочь? И какова причина этого интереса? Конечно же, здесь речь не идет о нежной привязанности. Интересно, какая хитроумная комбинация рождается в расчетливом, но не особенно проницательном разуме брата короля? Другими словами, что он так надеется заполучить?
12
Ножан-ле-Ротру, октябрь 1305 года.
В то же самое время
Примостившийся под самым замком в начале улицы Сен-Жан, дом Антуана Мешо был опасно наклонен в сторону. Хозяин дома принимал пациентов на первом этаже. Дверь тесного жилища, состоящего, должно быть, не более чем из двух комнат, была приоткрыта. Ардуин толкнул ее и вошел. Двое терпеливо дожидались, стоя перед крохотным кабинетом, – женщина с ребенком семи или восьми лет. Мальчишку душил ужасающий приступ кашля, от которого кровь приливала у него к лицу.
Венель-младший снова вышел из тесной комнаты, решив подождать снаружи, чтобы не наглотаться болезнетворных миазмов
[114]
. Он принялся наблюдать, как движутся туда и сюда нагруженные ободранными кровавыми тушами тележки – ручные и запряженные лошадью. Улица Мясников была совсем близко отсюда. Как он сможет зацепить Антуана Мешо? Тем более чтобы не повредить бальи Ножан-ле-Ротру и не добавить ему хлопот. Арно де Тизан велел ему действовать как можно более скрытно. Ги де Тре намекнул, что желает помощи помощника бальи Мортаня, но так, чтобы его собственная неспособность вести расследование не стала достоянием молвы.
Ладно! Он что-нибудь придумает, когда начнет разговаривать с ним. И это будет довольно скоро.
Женщина с обеспокоенным лицом вышла на улицу, таща за руку маленького худенького мальчика, которого мучил приступ сухого кашля.
– Мой маленький храбрец, – произнес рядом с Венелем-младшим тот, о ком он только что думал. – Значит, надо возобновить лечение… Мессир?
У доктора были густые седые волосы до плеч. В своем преклонном возрасте – явно добрых пятьдесят
[115]
– он выглядел вполне бодрым. Его лицо в сетке тонких морщинок буквально излучало мудрость и доброту.
– Мессир доктор, я чужой в вашем замечательном городе и когда-то был пациентом Лалуе де Мортань, который недавно скончался.
– Прекрасный человек, настоящий эскулап, я его хорошо знал, – начал Антуан Мешо скорбным тоном. – Я присутствовал на его похоронах. Какая потеря для медицинского искусства, хотя Жан Фовель из Брево, бесспорно, наилучший практикующий врач в наших краях.
Мысль блеснула в мозгу Венеля-младшего, и он поспешно добавил:
– Конечно, это потеря, не только для искусства, но и для больных, которых она, конечно, очень опечалила. Клод Лалуе во время одной из наших дружеских пирушек упомянул ваше имя и ваше непревзойденное мастерство. А у меня возобновились боли в правом боку; не постоянные, но все равно достаточно неприятные. Прибыв в Ножан, я и решил заглянуть к вам.
– Входите, – с улыбкой пригласил его доктор.
Ардуин последовал за ним в комнату, находящуюся по соседству от приемной. Всю мебель там составляли рабочий стол, заваленный бумажными свитками, и два стула, на сиденьях которых также теснились разные научные труды, которым не хватило места на полках книжного шкафа и в стопках, загромождавших углы. Он безропотно позволил себя ощупать, высунул язык по команде доктора, согнул колени, рассказал, какого цвета у него моча, как часто он извергает ее наружу и остальные подробности, до которых так охочи все доктора
[116]
.
– На вид вы совершено здоровы, – подвел итог врач. – Может быть, у вас был ушиб или даже скорее опухоль, которая рассасывалась очень медленно. Честно говоря, я не вижу никакого повода для беспокойства.
– Да, иногда бываешь таким мнительным, – шутливо заметил Ардуин. – Подозреваешь у себя кучу болезней, которых даже и в помине нет.
– Совершенно верно!
Ардуин Венель-младший оделся и после некоторого колебания снова заговорил:
– Мессир доктор, я знаю, что вы исследовали останки несчастных детей, убитых на улице этим чудовищем.
Доброжелательное лицо доктора снова сделалось серьезным и сдержанным.
– Да, верно. Но разрешите поинтересоваться, какое отношение это ужасное дело может иметь к жителю Мортаня?
Ардуин Венель-младший решил покончить с увертками. Де Тизан, который рекомендовал обратиться именно к этому человеку, особенно остановился на таких его качествах, как деликатность и сдержанность. Тем более что палач не успел узнать ничего из того, что его интересовало. Исключение составляла разве что беседа с толстушкой из таверны.
– Видите ли, мессир доктор, я должен буду доверить вам такие подробности, о которых умоляю никому никогда не говорить.
Мэтр Правосудие извлек из поясной сумки свернутую трубочкой бумагу и протянул ее доктору. Тот, узнав печать заместителя бальи Мортаня, удивленно поднял брови.
– Прошу вас, ознакомьтесь, – настаивал Ардуин Венель-младший.
Перед отъездом он стребовал у Арно де Тизана рекомендательное письмо. Помощник бальи уступил его просьбе, только поняв, что без этого письма мэтр Правосудие не поедет в Ножан-ле-Ротру. Ардуин привел и такой довод: