Левиафан и либерафан. Детектор патриотизма - читать онлайн книгу. Автор: Юрий Поляков cтр.№ 44

«Поставьте меня руководить экономикой, я все развалю»

— Юрий Михайлович, давайте подведем промежуточные итоги. Вы известный писатель, драматург, ваши пьесы идут во многих странах, тиражи хорошие, главный редактор известной литературной газеты, доверенное лицо Путина… Жизнь удалась?

— Скорее да, чем нет. Я хотел стать писателем, я и стал писателем, я хотел стать драматургом, я стал им. Не могу сказать, что хотел стать главным редактором, но когда предложение поступило, то стал и редактором. Сделал с единомышленниками именно такую газету, которой мне не хватало в 90-е годы. Но, заметьте, я не говорю — удалась, а скорее да, чем нет. Например, я всю жизнь хотел выучить в совершенстве английский язык. Я его так и не выучил — в совершенстве. Видимо, у меня слишком много места в голове занято литературой и общественной деятельностью, а изучение языков требует некоего мозгового вакуума.

— Ну, тогда про общественную деятельность. Как часто в жизни вы меняли свои взгляды? Есть выражение, что не меняются только дураки. И другое выражение, что менять взгляды можно, но только один раз.

— Мои взгляды претерпевали определенные изменения, они корректировались, они уточнялись, приобретали нюансы. Но кардинально я свои взгляды никогда не менял. Я был воспитан как советский человек. Для советского человека всегда было свойственно сверхценное отношение к государству. Оно у меня осталось. Если взять мою публицистику 90-х годов, когда я был в жесткой оппозиции к той власти, то там моя постоянная тема — забота о восстановлении разрушенного государства.

— А почему вы не говорите о том, что вы писали в 80-е, когда вы, извините, разрушали государство?

— Это неправильная постановка вопроса. У меня, кстати, на эту тему есть эссе довольно смешное «Как я был колебателем основ». Дело в том, что я по профессии писатель. А писатель, который не обладает социальной чувствительностью и не видит недостатков общества, не интересен, тогда он плохой писатель. Понятно, что советская система была в кризисе, и любой объективный писатель, особенно с сатирическим уклоном, как я, не мог этого не заметить. Но я хотел рассказать о плохом, чтобы стало лучше. Например, когда я писал «Сто дней до приказа», показывал дедовщину, что вообще было закрытой темой, я никогда не призывал упразднить армию из-за того, что там есть дедовщина. Помню, в году 91-м меня пригласил в свою передачу Познер, шла речь об армии. Участники начали ее громить: мол, не нужна, разогнать… А я стал за неё заступаться. Познер вдруг говорит: «Как же так, вы же написали „Сто дней до приказа“?» И что? Куприн написал «Поединок», но он же не призывал к поражению России в германской войне. То же самое и с комсомолом. Мне не нравилось «обаппарачивание» комсомола, не нравились молодые функционеры, для которых главным была, прежде всего, карьера, личное благосостояние. Кстати, я правильно их проинтуичил, многие из них стали миллионерами. Но я никогда и нигде не говорил, что в нашей сверхцентрализованной стране не нужна государственная молодежная организация. Я считаю, что советский проект вполне был реформируем. Его можно было модернизировать, не разрушая. Это как реконструируют завод, не прекращая выпуска продукции. А мы взорвали завод.

— То есть, если бы Андропов прожил ещё лет пятнадцать, а Горбачев вообще бы не пришел к власти, то тогда…

— Я думаю, ничего бы не развалилось, если бы генеральным секретарем стал, например, Романов, военный системщик. В чем беда Горбачева? Он гуманитарий. Как я, например. У него мысль за языком не поспевает. Поставьте меня руководить экономикой, я всё развалю. Тут нужен системный человек.

— Но тогда бы ни в армии не произошло никаких гуманитарных реформ, о чем вы писали, ни в комсомоле. Всё бы заморозилось, и система просуществовала бы не шесть лет, как при Горбачеве, а, скажем пятьдесят, но потом все равно бы рухнула.

— Не факт. Александр Третий «подморозил» пореформенную Россию, и это был последний расцвет империи. Андропов, кстати, был человек хорошо образованный, коллекционировал и разбирался в западном изобразительном искусстве.

— Многие кгбэшники был образованными, ну и что?

— Я к тому, что западный политический и экономический опыт был ими изучен. Думаю, там план был такой: сначала привести в рабочее состояние то, что есть, а уже потом начинать какие-то реформы. Собственно, это был китайский путь.

— А по-моему, когда вы писали первые свои две вещи, так сильно нашумевшие, вы так не думали. Может, просто вы стали в два раза старше и это проблема ваших чисто возрастных изменений? Хотя и на этот счет есть хорошее выражение: плох тот, кто в молодости не был романтиком, а в старости не стал консерватором.

— Нет, это не совсем так. Первые свои повести я написал, когда ещё никакой перестройкой и даже Андроповым не пахло. «Сто дней» я написал в 80-м году, а «ЧП районного масштаба» в 81-м. Надо сказать, что впервые главу из «ЧП» — «Собрание на майонезном заводе» — опубликовали в газете «Московский комсомолец». Это была одна из первых публикаций нового главного редактора, бывшего первого секретаря Краснопресненского райкома ВЛКСМ Павла Гусева, за которую он получил свой первый редакторский выговор. Так что я писал абсолютно искренне: мне это не нравится — я должен рассказать. Чисто советский взгляд. Это мы сейчас понимаем: оттого, что ты это всем рассказал, ничего не изменится к лучшему, даже может хуже будет.

— Но в России всегда отношение к слову было сакральным.

— Правильно. У нас всегда так — какие-то социальные язвы сначала получали отражение в литературе, а потом появлялись политические решения. Сначала долго писали о том, что надо отменить крепостное право. Отменили. Потом писали о язвах самодержавия. Отменили самодержавие. Я был воспитан в иллюзиях позитивистского идеала. Хотел улучшить жизнь. А то, что повести получились такими острыми и ехидными — ну, писательская оптика такая. Многие же писали о советских недостатках и где это всё. А «ЧП» до сих пор переиздается.

— И до сих пор актуально. Как ни реформируй армию или комсомол, всё остается там же, в том же самом виде. Просто комсомолом это уже не называется.

— Недавно в одном магазине я презентовал свою очередную книжку, давал автографы. Кто-то «Козленка в молоке» подносит, девушки, конечно, «Парижскую любовь Кости Гуманкова». Вдруг парень лет 18 мне «ЧП районного масштаба» дает. Я удивился: а почему у вас именно эта книжка. А он мне: «Вы знаете, мне интересно, как это было, что это за комсомол, я о нем только слышал». Получается, что сейчас это источник объективной информации о той эпохе.

— Да нет, ещё раз говорю: такой писатель, как вы, тем и хорош, что предвидит ситуацию. Мы же в России всё время ходим по этому заколдованному кругу. Тем более, что ментальная реинкарнация Советского Союза уже происходит.

— Она и не могла не произойти. Я даже считаю, что она запоздала. Если бы у нас десять лет во власти не были откровенные западники, нацеленные на максимальное ослабление страны, как условие вхождения в «цивилизованный мир», то это всё началось бы раньше.