КлаТбище домашних жЫвотных - читать онлайн книгу. Автор: Стивен Кинг cтр.№ 95

Потом он понял, что это всего лишь вата. Он протянул руку и вынул ее изо рта сына. Губы Гейджа — вялые и какие-то слишком темные и пухлые — сомкнулись с едва различимым, но явственным звуком. Луис выкинул вату в могилу, она упала в лужу, выделяясь в темноте омерзительным белым пятном. Теперь одна щека Гейджа ввалилась, как у старика.

— Гейдж, — прошептал Луис, — сейчас я тебя заберу отсюда, ладно?

Он молился, чтобы никто не пришел: кладбищенский сторож с ночным обходом или кто-то еще. Он уже не боялся, что его поймают; если чей-то чужой фонарь выхватит его из темноты — его, стоящего в разрытой могиле сына, — он схватит свой погнутый заступ и не задумываясь размозжит незваному гостю череп.

Он обхватил Гейджа двумя руками. Тело казалось размякшим и вялым, словно бескостным, и Луис вдруг преисполнился жуткой уверенности: сейчас он поднимет Гейджа, и тот разломится на куски. И он будет стоять над могилой, держа в руках эти куски и крича во весь голос. Так его и найдут.

Давай, ты, слюнтяй, просто бери и делай!

Он взял Гейджа под мышки, не обращая внимания на зловонную сырость, и поднял его, как много раз поднимал из ванны. Голова Гейджа запрокинулась назад, почти касаясь затылком спины. Луис увидел у него на шее ожерелье из швов, удерживавших голову на плечах.

Ему все-таки удалось вытащить сына из гроба, несмотря на тошноту, вызванную запахом и ощущением дряблой, размякшей плоти в руках. Он уселся на краю могилы, свесив ноги в яму и держа тело на коленях, с серым, мертвенно-бледным лицом, с глазами, напоминавшими черные дыры, с дрожащими губами, искривленными от ужаса, горя и жалости.

— Гейдж, — сказал он и принялся укачивать сына на руках. Волосы Гейджа лежали на его запястье, безжизненные, как проволока. — Гейдж, все будет хорошо, честное слово, Гейдж, все будет хорошо, все скоро закончится, это просто сон, просто ночь, Гейдж, пожалуйста, я люблю тебя, папа любит тебя.

Луис укачивал своего сына.

В четверть второго Луис собрался с силами, чтобы покинуть кладбище. На самом деле труднее всего было достать тело из гроба — в этот момент его внутренний астронавт, его разум улетел совсем далеко в необъятную пустоту. Но теперь, когда он отдыхал, чувствуя, как спину крутит от боли, ему казалось, что еще можно вернуться. Еще можно вернуться назад.

Он завернул тело Гейджа в брезент. Замотал сверток обвязочной лентой, потом разрезал веревку надвое и аккуратно завязал концы. С виду — как будто свернутый ковер, не более того. Он закрыл гроб, но, немного подумав, открыл опять и положил туда погнутый заступ. Пусть на бангорском кладбище останется этот сувенир; его сына оно не получит. Луис закрыл гроб и опустил одну половину бетонной крышки. Теперь надо было придумать, как опустить вторую. Луис боялся, что плита может разбиться, если просто бросить ее вниз. Поразмыслив, он снял ремень, пропустил его сквозь железные кольца и с его помощью аккуратно опустил бетонный квадрат на место. Потом взял лопату и забросал яму землей. Земли не хватило. Это могли заметить. А могли и не заметить. Или могли заметить, но не заострить внимания. Он запретил себе думать об этом сейчас, ему и так есть о чем побеспокоиться — сегодня ночью еще предстояло немало работы. Еще один дикий поступок. А он уже очень устал.

Раз-два, марш вперед!

— Вот именно, — пробормотал Луис.

Снова поднялся ветер, прошелестел среди деревьев и заставил Луиса встревоженно оглядеться по сторонам. Он положил рядом со свертком лопату, кирку, которая сегодня еще пригодится, перчатки и фонарик. Искушение взять фонарик с собой было велико, но Луис решил не рисковать. Оставив тело и инструменты, он пошел обратно по той же дороге и минут через пять вышел к высокой кованой ограде. Там, на другой стороне улицы, стоял его «сивик». Так близко и все-таки так далеко.

Луис мгновение помедлил и зашагал вдоль ограды.

На этот раз он пошел прочь от ворот, до того места, где кладбищенская ограда отходила от Мейсон-стрит под прямым углом. Там была водосточная канава, и Луис в нее заглянул. То, что он увидел, заставило его содрогнуться. Целая груда гниющих цветов, смытых в эту канаву дождями и талыми водами.

Господи.

Нет, при чем тут Господь? Это были подношения Богу намного более древнему, чем христианский. В разное время люди давали Ему разные имена, но, мне кажется, самое верное имя придумала сестра Рэйчел: Оз, Великий и Узясный, Бог мертвых, преданных земле, Бог гниющих цветов в водосточных канавах, Бог Великой тайны.

Луис стоял и смотрел в канаву как зачарованный. Наконец он отвел взгляд с легким вздохом — вздохом человека, который очнулся от гипнотического транса.

Он пошел дальше и очень скоро нашел то, что искал. Видимо, информация сама собой отложилась у него в памяти в день похорон Гейджа.

Впереди, в продуваемой ветром темноте, вырисовывались очертания кладбищенского склепа.

Зимой здесь складывали гробы, когда стояли сильные морозы и земля промерзала настолько, что не поддавалась даже экскаваторам. Склеп также использовали в качестве временного хранилища при «сезонных наплывах».

Луис знал, что такие «наплывы» случаются постоянно; всегда бывают периоды, когда по непонятным причинам умирает особенно много людей.

«Одно уравновешивает другое, — говорил ему дядя Карл. — Если в мае за две недели не случится ни одной смерти, можно не сомневаться, что в ноябре за те же две недели я похороню десятерых. Правда, в ноябре это редкость, как и на Рождество, хотя люди думают, что на Рождество многие умирают. Придумали тоже какую-то рождественскую депрессию… Бред. Спроси любого владельца похоронной конторы. В Рождество людям радостно, они празднуют, веселятся и хотят жить. И, что характерно, живут. Обычно всплеск смертности начинается в феврале. Старики умирают от гриппа и пневмонии, но это еще не все. Есть люди, которые год-полтора сражаются с раком, как берсеркеры. А потом наступает февраль, и их словно одолевает усталость, и они прекращают бороться. Тридцать первого января у них ремиссия, и все хорошо, и они себя чувствуют прекрасно, а двадцать четвертого февраля их несут хоронить. Сердечные приступы часто случаются в феврале, и инсульты, и острая почечная недостаточность. Февраль — плохой месяц. В феврале людей одолевает усталость. Мы, в нашем бизнесе, к этому уже привыкли. То же самое происходит в июле или октябре. Почему, непонятно. А вот в августе — никогда. Август — месяц затишья. Если где-то не взорвется газопровод или автобус не свалится с моста, кладбищенский склеп в августе не заполняется никогда. А вот в феврале… в иные годы мы выставляли гробы в три ряда и надеялись только на скорую оттепель, чтобы закопать хоть какую-то часть, пока не пришлось арендовать целый склад».

Дядя Карл рассмеялся. И Луис, ощущавший свою сопричастность чему-то, чего не знали даже его преподаватели в медицинском колледже, тоже рассмеялся.

Двойные двери склепа располагались на склоне поросшего травой холма, который своей привлекательной формой напоминал женскую грудь. Вершина холма (Луис подозревал, что это было не естественное возвышение, а насыпное) лишь на пару футов не доходила до наконечников на прутьях ограды.