«Питер! – решительно сказал себе Ричард. – Только он, больше некому. А для чего? Какой у Питера мог быть мотив? Простейший: вывести отца из равновесия, возбудить в нём ярость. И вот потом каким-то образом привести отца к комнатам матери, неожиданно отпереть дверь и… В таком случае то, что стряслось сегодня, совсем не роковая случайность, а результат хитро продуманного плана. Тогда истинным убийцей Ральфа можно и должно считать брата. Несчастный отец оказался лишь орудием в его руках. Вряд ли Питер рассчитывал на столь кошмарный результат, но общее направление его замысла, я уверен, было именно таким. Что же получается? Ведь и отца, если смотреть в корень, убил он же. Даже если не желал того. Я никогда ничего и никому не докажу, но сам-то я знаю правду. Питер не должен уйти от наказания. Он не уйдёт от него, и да поможет мне Бог!»
И тут словно острая игла безотчётной тревоги кольнула его в грудь: что с матерью, каково ей сейчас в одиночестве, после всего, что она перенесла? О том, что перенёс он сам, Ричард не думал. Нужно было спешить, с Питером и его долей ответственности за кровавый финал житейской драмы, разыгравшейся будто по сценарию злого гения, что поселился в Стэнфорд-холле, он успеет разобраться. Но уже совсем скоро здесь появятся представители власти, которые непременно пожелают расспросить обо всём леди Стэнфорд. Необходимо подготовить к этому мать, постараться вывести её из-под удара. Ричард ещё раз посмотрел на застывшее лицо покойного графа Уильяма, вышел из кабинета и быстрым шагом направился к комнатам Фатимы. С того момента, когда он отправил дворецкого Джона в Фламборо-Хед, не прошло и четверти часа. Уже потом, анализируя события этого кошмарного ноябрьского утра, Ричард обратил внимание: все они уложились в совсем короткий интервал, точно были спрессованы во времени.
…Вновь перед ним обезображенный труп Ральфа Платтера, разве что кровавая лужа, в которой он лежит, перестала увеличиваться. Где-то сейчас душа Ральфа, которую Ричард не успел сделать лучше и чище?
Отдав себе внутренний приказ: «Думай не о мёртвых, а о живых!», Дик обошёл тело, отрывисто постучал в дверь. Никакого ответа. Он постучал ещё раз. И ещё – громче, резче. Приложился к запертой двери ухом. Ничего. Полная тишина!
На лбу Ричарда выступили бисеринки мелкого пота, во рту пересохло. Тревога стала разрастаться, разливаться, точно речка в половодье. Почему мать не откликается на стук?! А если она без сознания, если ей нужна срочная помощь? Она не хочет никого видеть, не желает никому отвечать? Даже ему? Или не может?..
– Матушка, откройте! – Он изо всех сил забарабанил в дверь руками и ногами. – Откройте, это я, Ричард, Дикки!
Ни звука за дверью, ни шевеления. Но ведь она в комнатах – Дик слышит, как чуть полязгивает в пазу задвинутый засов! Нет, надо что-то делать, он должен увидеть мать. Прямо сейчас, немедленно! Придётся выламывать дверь. Если бы дверь открывалась вовнутрь, то, возможно, хватило бы веса тела Дика, стоило бы только набрать хоть какой-то импульс, оттолкнувшись от противоположной стены коридора. Но дверь, как назло, открывалась наружу!
Он снова метнулся в кабинет отца, склонился над жерлом камина, выхватил из-за каминной решётки тяжёлую чёрную кочергу. Теперь назад.
В конце колена коридора он заметил человеческую фигуру. Кто-то из слуг. Ага, это Роберт Тенворт, один из садовников.
– Сюда! – позвал его Ричард. – Подойдите ко мне, необходима ваша помощь!
Не столько помощь, сколько присутствие. До предела взволнованный Ричард всё же продолжал каким-то краешком сознания анализировать ситуацию, сказывались уникальные возможности его мозга. Кто-то, кроме него самого, должен будет подтвердить полицейским и коронеру, что дверь была взломана уже после убийства Ральфа Платтера, это важно.
Заострённый конец кочерги с натужным хрустом входил в крохотную щель между дверью и косяком. Ещё одно усилие, ещё… А там, в комнатах матери, по-прежнему ни звука, ни шевеления. Глухая тишина. Дюйм, ещё дюйм, полдюйма…
Ричард налёг на получившийся рычаг, ноги его скользили по мокрому от крови ковру.
– Помогайте же, Роберт! – крикнул он дрожащему от страха и нервного возбуждения слуге. – Ну, вместе, разом!
Теперь они уже вдвоём изо всех сил толкали длинный конец кочерги, нелепо торчащий из щели. Раздался громкий треск, проушина засова не выдержала. Ричард и его помощник ввалились в комнату.
Никого! Лишь разобранная постель матери, оглушительная в своём бесстыдстве. Да резкий запах керосина. Ричард молнией метнулся в соседнюю комнату. И тут его ноги словно бы приросли к полу.
Глава 6
Фатима повесилась на тонком витом шнуре, шёлковом пояске от одного из своих платьев. Поясок растянулся под весом тела, и теперь пальцы её босых ног почти касались пола, какого-то дюйма недоставало. Рядом валялся опрокинутый туалетный столик, женщина вставала на него, чтобы привязать кончик шнура к крюку, на котором обычно висела лампа. Сама лампа с разбитым розовым абажуром, небрежно отброшенная, лежала рядом со столиком в луже вытекшего керосина и осколках стекла. Удушающая керосиновая вонь пропитывала, казалось, всё в комнате.
Совсем недавно, несколько минут назад, леди Стэнфорд, просунув голову в петлю, затянула узел, а затем оттолкнула столик ногой.
Как всё просто! И до чего же жутко…
Ей повезло: скользящий узел на петле она, видимо случайно, затянула так, как затягивают его опытные палачи, когда хотят, чтобы смерть казнимого была мгновенной. И расположила Фатима узел там, где надо: чуть выше и сзади правого уха.
Поэтому умерла она не от удушья, тяжко и долго мучаясь, а от перелома шейных позвонков и разрыва спинного мозга, это при таком способе самоубийства очень милосердная смерть.
Или не повезло, как посмотреть. Ведь ещё и пяти минут не прошло, как Фатима оттолкнула столик и рывок петли сломал ей шею. Бейся она сейчас в предсмертных судорогах удушья, извивайся и дёргайся, тщетно пытаясь глотнуть воздуха, может быть, Ричард поспел бы вовремя. Известен не один случай, когда висельников успевали спасти, своевременно вытащив их из петли.
Впрочем… Как и для мужа, смерть была лучшим выходом для леди Стэнфорд. Только о графе позаботилась судьба, а Фатиме пришлось самой о себе позаботиться! Но на этот страшный шаг она пошла вполне осознанно, в минуты последнего просветления, которые подарила ей всё та же свирепая, неумолимая судьба. Безумие напоследок разжало когти, и вот как воспользовалась леди Стэнфорд минутами своей свободы…
Мгновенность смерти уберегла лицо Фатимы от обезображивания, которое столь свойственно для удавленников. Лишь нижняя губа оказалась прокушенной насквозь и тоненькая струйка тёмной крови стекала в ямку между ключицами, пятнала ночную рубашку на груди. Не было и той физиологической грязи, непроизвольных выделений, что обычно сопровождают смерть от повешения. Тело леди Стэнфорд вытянулось, стало непропорционально длинным, но даже сейчас, даже в петле Фатима оставалась поразительно красивой! Только веяло от её посмертной красоты запредельным потусторонним ужасом, могильной жутью. Ноги женщины были обнажены ниже колен и покрыты засохшей кровью Ральфа Платтера, пальцы рук скрючились так, что ногти впивались в ладони. Глаза так и остались широко открытыми, зрачок растёкся на всю радужку, от этого мёртвый невидящий взгляд казался особенно пронизывающим.