– Я опозорю ее перед всеми христианскими дворами, – грозилась Елизавета. – Пусть везде узнают, какая она дрянь.
Однако голос внутренней мудрости подсказывал: нельзя слишком сильно провоцировать Роберта. К концу августа она его простила. Однако Роберту было трудно ее простить. Можно ненавидеть свою племянницу, но зачем же позорить Летицию на весь свет? Тем не менее Роберт вернулся ко двору и был необычайно обласкан королевой. Давно он не видел от нее такой благосклонности. Никто не смел оспорить его место возле королевы, тем более что вскоре умер его главный противник герцог Сассекский. Недруги Лестера лишились своего рупора.
Увы, благосклонность королевы не могла вернуть Роберту ни ухудшавшееся здоровье, ни тающие силы. А ему так хотелось высадиться с армией в Нидерландах и изгнать оттуда испанцев. Пока он еще может это сделать. Во всяком случае, ему так казалось. Елизавета и слышать не желала о его походе и всякий раз требовала заняться собственным здоровьем. Ей не нравился его больной румянец, тревожили его усилившиеся желудочные боли. Елизавета настойчивее, чем когда-либо, велела Роберту быть умереннее в еде и снова заставила поехать в Бакстон на воды. Но ни диета, ни воды ему не помогали. Боли и тревога за свое состояние сделали Роберта вспыльчивым и нетерпимым к малейшей критике. Послушать его в те дни – чуть ли не каждый числился у него во врагах.
– Робин, что с тобой происходит? – с нескрываемым страхом спрашивала Елизавета. – Ты всегда был таким любезным и деликатным. Я хочу, чтобы нынешний лорд Лестер снова стал прежним лордом Лестером. Вспомни, как ты завоевывал людские сердца. Верни мне того лорда Лестера!
Он через силу улыбнулся:
– Прости, Бесс. Я превратился в старого медведя. Но всего за несколько дней я могу неузнаваемо измениться. И мне надо совсем немного: вернуться в седло, взмахнуть мечом и погнать испанцев прочь с голландских земель. Участие в битве – лучшее лекарство. Я вернусь совершенно обновленным.
– Нет! – ответила королева решительнее, чем собиралась. – Нам сейчас не собрать армию, способную разбить силы Пармы.
– Тактика, Бесс! Не забывай о тактике! Вспомни битвы при Креси и Азенкуре. В обоих сражениях враг имел заметное численное превосходство, но мы победили.
– А я не хочу искушать судьбу и рисковать твоей безопасностью. Ты, Робин, занимаешь особое место в моем сердце.
– Знаю, Бесс.
Если бы не только в сердце. Если бы он смог соперничать с более молодыми ее фаворитами: Рэли, а теперь и с сопляком Чарльзом Блаунтом, недавно появившимся при дворе. Роберту было странно видеть, как двадцатилетний парень увивается возле пятидесятилетней женщины. Впрочем, Чарльз в этом был не одинок. Похоже, вся молодежь из знатных семей стремилась войти в круг избранных и быть поближе к королеве. Елизавета стала живой легендой. Ее популярность никогда не достигала таких высот. Народная любовь к королеве особенно выросла после предотвращения чудовищного преступления, имевшего целью убийство Елизаветы. Этим задуманное злодеяние не ограничивалось. Отрезанную голову убитой королевы предполагалось выставить на Лондонском мосту. Злоумышленником оказался сумасшедший католик. Сообщников у него не было. Позже выяснилось, что он наслушался речей иезуитов, и в его больном уме возник замысел устранить главную угрозу благополучию Англии. Его приговорили к обезглавливанию, но накануне казни он повесился в одиночной камере тюрьмы Ньюгейт, сорвав властям задуманное. Он знал, что после казни его голова, насаженная на столб, окажется в той части Лондонского моста, куда он собирался поместить голову королевы.
Упрежденное преступление вызвало бурную волну народной любви и верности Елизавете. Где бы она ни появлялась, люди становились на колени, славя королеву и выкрикивая здравицы в ее честь. Подданные обещали порвать в клочья каждого, кто осмелится задумать зло их королеве.
– Теперь я убедилась, что любящих меня куда больше, чем ненавидящих, – сказала Елизавета.
Пусть у нее нет и уже не будет детей, но ее сердце теплело при мысли, что люди считают ее заботливой матерью. Это отношение к себе Елизавета видела и у простодушных бедняков, и у знати. Четверть века она старалась давать им то, что дает всякая настоящая мать, – покой и безопасность.
1585
Июльская погода радовала солнцем и отсутствием дождей. Двор Елизаветы переместился в Саррей, заняв дворец Нонсач. Королева и придворные собирались выехать на охоту, когда из Уонстеда прискакал гонец с печальным известием: малолетний сын Роберта умер от лихорадки.
Роберт не замечал происходящего вокруг. Оседлав лошадь, приготовленную к охотничьему выезду, он помчался домой, дабы утешить Летицию. Никакого разрешения на отъезд он не спросил. Елизавета не сердилась. Она отправила следом придворного по имени Генри Киллигрю, велев передать Роберту ее искренние соболезнования. Бёрли в свою очередь предложил осиротевшим родителям временно переселиться в его дом в Теобальдсе, где ничего не будет им напоминать об их драгоценном ребенке и где они смогут предаться скорби.
Когда Роберт, похоронив единственного наследника на кладбище при церкви Святой Марии в Уорвике, вернулся ко двору, на него было страшно смотреть. Сокрушенный, придавленный безжалостной судьбой, он за несколько недель постарел на десять лет. Обострившиеся желудочные боли не давали ему покоя ни днем ни ночью. Елизавета и советники изо всех сил пытались его утешить, но все мысли Роберта по-прежнему были только о его невосполнимой утрате.
– Моему мальчику, моему наследнику было всего пять лет, – говорил он, не пытаясь скрывать слезы. – Видно, наш жестокий мир не годился для него, раз Господь так рано взял его к себе. Теперь все мои богатства перейдут моему брату Уорвику.
В свои пятьдесят три он еще бы мог зачать другого ребенка, но Елизавета чувствовала: больше детей у Роберта не будет. Главное – он об этом даже не помышлял.
– Я хочу удалиться на покой, – вдруг сказал он.
– Нет, мои Глаза. Я даже слышать не хочу о твоей отставке, – заявила Елизавета.
– Любезный лорд, мы не представляем Тайного совета без вас, – присоединился Хаттон. – Вы никак не можете нас оставить.
Это говорилось не из желания ободрить скорбящего отца. Положение в самой Англии и за ее пределами было весьма тяжелым. Мария Стюарт, так и не расставшаяся с мыслью свергнуть Елизавету, плела нити нового заговора. По приказу короля Филиппа в Нидерландах убили Вильгельма Оранского – храброго предводителя голландских протестантов. Подданные Елизаветы опасались, что следующей в списке жертв испанского короля может оказаться она. После убийства Вильгельма и смерти герцога Анжуйского (он умер в прошлом году от малярии, которую подхватил в Нидерландах) герцог Парма получил бульшую свободу действий. Испания намеревалась вернуть под свою власть все нидерландские земли.
Куда двинет свои войска Парма потом, когда завоюет все города в Нидерландах?
– Вот что, старик, – резко произнесла Елизавета, поворачиваясь к Роберту. – Горе твое велико, но никакими слезами ты сына не вернешь. А мне нужна твоя помощь. И не в совете. Я отправляю тебя в Нидерланды во главе армии. Мы должны помочь тамошним протестантам. Надеюсь, это тебя приободрит!