Медленнее, ниже, нежнее… - читать онлайн книгу. Автор: Татьяна 100 Рожева cтр.№ 46

– А я решил покушать. Обычно поздно не ужинаю, сегодня аппетит чего-то разыгрался! Черемша – вещь! Выпей со мной!

– Ну, так что там с воспитанием? – напомнила я.

– Ааа, – с удовольствием возобновил рассказ хозяин, – так вот, Толя совершенно был безграмотный, совершенно убогий, у него было ожирение второй степени! Если он писал Ондрей, можно представить его уровень грамматический. Мы с ним потратили месяцев семь – восемь. Бабушка с ним диктанты писала, я ему пиздюлей давал, но не физических, рвал тетради на глазах у него. Такой психологический прием. Он был разболтанный, несобранный, и надо было человека вывести на уровень необходимости. В Москву он приехал в шестой класс. Ребенка портить проще простого, для этого ничего не надо, отдай ему все на откуп, пусть делает чего, хочет, не занимайся ребенком и все. Никто же не знает, что такое понятие воспитание, слово есть, а никто не знает, что это такое. Все бродят втемную. Моя мать, например, до сих пор считает, что воспитание заключается в том, чтобы одеть и накормить. Нас никто не воспитывал. Как можно заниматься воспитанием шести детей? Ну, били нас по-черному… Мы поработали с Толькой, внушили ему, что образование обязательно и что он должен получать знания не для того, чтобы перед папой и бабушкой отчитываться, он должен учиться и понимать, что он учит и зачем ему это надо. Бесспорно, сработало психологическое общение, разговоры с ребенком, демонстрация каких-то вещей, которые должны были его убедить в силе и необходимости того или другого действия. Вот это работа и вот это воспитание. А все остальное – хуйня. Он уже седьмой класс закончил без единой тройки, а в девятом он получил похвальную грамоту, и мы уже не знали, чего он делает, какие экзамены он сдает, что у него в дневнике. Потом он выдержал конкурс в спецшколу при МИФИ левой ногой, кончил эту школу, поступил в МИФИ, два года отучился на ядерном факультете, получал какую-то именную повышенную стипендию, был комсоргом, потом его исключили из комсомола, он сдал весеннюю сессию на пятерки и сказал – папа, я туда больше не пойду. Я не стал устраивать скандалов, он все объяснил, я эту всю систему знаю, сам три года преподавал в институте, я сказал, ну не хочешь, не надо, прости, это моя ошибка, чего будем делать? Что бы ты хотел, спросил я его, давай думать. Я не навязываю, но, у нас через две помойки Плехановский институт, мы поехали, все узнали, и Толя туда поступил с потерей года на второй курс. Там он учился с удовольствием. Он там был в авторитете и учился блестяще. Там есть такой предмет статистика, которая требует изучения теории вероятности, так его знания в этой области намного превосходили знания преподавателя. Он блестяще закончил Плешку. Что ты будешь делать, я спрашиваю, а он – у меня друг работает в банке Кредит Москва клерком, и они могут меня туда взять маленьким банковским работником. Мы ему купили костюмы и галстуки, нарядили его, я ему купил машину в подарок, мазду подогнал к банку, вызвал его и отдал ключи. Через три месяца его назначили зам начальника кредитного управления банка, ему исполнилось двадцать два года. Еще через время он приходит и говорит, папа, ты знаешь, я, наверное, буду управляющим банка, создается восточный филиал. И он проработал пять лет управляющим банка, раскрутив его с пустого места, имея персональную машину в двадцать два года, это был единственный случай в России. Вот так он стал у меня банкиром. А когда я приватизировал свое предприятие, я ему сказал, а ну иди сюда, ты знаешь, что такое преемственность поколений? Читал, он говорит. Ну, если читал, тогда, давай, пиши заявление, мне нужна твоя помощь. Он там получал какие-то тыщи долларов и пришел ко мне на три тыщи рублей. Он год вписывался в конструкцию промышленного предприятия, очень это все было мучительно и долго, я его пиздил, как врага народа, работа была трудная, потому что времена были трудные, мы лежали практически. А потом, он пришел, а у меня денег нет, так он снял со своего депозита и заплатил рабочим зарплату за декабрь. Мне это очень понравилось. Я понял, что у него есть понимание, не понятие, а понимание ситуации, я ему за это очень благодарен…

Анатолий Михайлович закинул в себя рюмку.

– Давай! Вот уже полтора года, как он на меня наплевал, считает, что ему это все не нужно.

– И вы отпустили?

– Я не мог по-другому поступить, зачем мне его загонять в эти шоры, я работаю тут не из-за денег. Мне просто интересно. Я двигаюсь, я конструирую, опять заявки, патенты, борьба с конкурентами, то есть жизнь. Я человек активный. А у него есть свой бизнес, он занимается инвестициями, и довольно успешно. Сейчас у него школы в Англии, в Голландии, в Омске, Томске, в Донецке по боевым искусствам. Это уже образ жизни. Он чемпион мира, причем в такой ветви Вин Чуня, он сегодня третий в мире. Там есть патриарх, которому восемьдесят два года и который еще работает на татами, за ним его ученик, и Толя третий.

Анатолий Михайлович сдвинул себя по деревянной лавке к комоду, достал из ящика трубку и табак. Не спеша набил ее.

– Я начал трубку курить в тридцать два года. Я тогда был молодой генеральный директор. На служебной машине, с водителем, фраер, этого уже не отнимешь, порок врожденный. Самоутверждение. Хотя, нет, у меня больше энергии занимает даже не самоутверждение, а состояние души, которое я в данный момент испытываю. Чего мне выебываться, если я генеральный директор самого большого предприятия в городе, областного центра на Украине. Все меня знают. И никакой уникальности в моих действиях и в себе я не вижу. Я в себе копаюсь активно, какая-то неудовлетворенность всегда была, желание доказать что-то себе. Именно себе. И еще какое-то сверхличное самоутверждение, я себя испытываю по-разному. Я семь лет назад погружался и получил первую степень дайвера, двенадцать лет назад поехал на Эльбрус кататься на горных лыжах, и не то, что что-то хочу достичь, я считаю, что это те элементы, которые дают мне жизнь. Я человек средних возможностей и способностей, я себя не переоцениваю, я знаю границу своего достоинства, и я не лезу выше того, что могу, то есть фанаберии отсутствуют всякие. Это и есть моя маленькая политика и маленькое преимущество, как личности, как человека, который может очень грамотно и трезво посмотреть на себя со стороны. Это очень важно. Лучше недооценить, чем переоценить свои возможности. Для овнов, я овен, это очень тяжело – морально психологические потери на любом этапе своего развития… Вот талии у меня нет и в этом вся грусть человечества… – Анатолий Михайлович горестно выдохнул дым, сделавший его бесцветные глаза сизыми.

– Почему Вы уехали с Украины, если там карьера складывалась? Что произошло?

Он посмотрел на меня с сизым интересом:

– А ты действительно, неплохая журналистка. Чуешь, куда ветер дует в разговоре.

– Спасибо. Так что произошло? Что вас заставило уехать?

– История одна произошла. Влип я, в общем, в историю. Отмечали какой-то праздник с моим товарищем, его дамой и подругой этой дамы. Я еще женат на Толиной матери был. Что ты так смотришь? Да, я никогда не был образцом нравственности!

– Никак я не смотрю. Просто внимательно слушаю.

– Хорошо. Ну в общем, пили, ели, все культурно. Мой товарищ со своей дамой несколько раз уходили в комнату – пообщаться. Общались так, что в холодильнике водка чуть не разбилась, стена ходуном ходила. Снова пили, ели, танцы, анекдоты… Потом товарищ пошел провожать свою даму, а подруга осталась у меня. Я и решил, что она тоже не против. Куда уж ясней-то? Сама осталась. Но когда вошел в нее, она давай орать как свинья резаная, кровища у нее оттуда хлынула, соседи прибежали, милицию вызвали. Она заявление на меня подала, что я пытался ее изнасиловать с «особой жестокостью», как было написано – до сих пор помню, и порвал ей там все. В общем, жуть. Ну и слава обо мне пошла нехорошая, городок-то небольшой. Откупился, конечно, но уехать пришлось. Жена с сыном к своим подалась, а я в Москву. Так вот жизнь повернулась…