Тео не был дома уже четыре года и очень жалел об этом. Господи, он может погибнуть через двадцать один год — и одну пятую этого срока он не обнимал мать, не пробовал ее стряпню, не виделся с братом, не наслаждался невероятными красотами родного края. Да, от видов Альп захватывало дух, но было в них что-то стерильное, холодное. А в Афинах только посмотри вверх — и ты увидишь возвышающийся над городом Акрополь и озаренный полуденным солнцем отреставрированный мраморный Парфенон. Тысячелетия цивилизации, столетия философии, культуры, искусства.
Конечно, в юности Тео посетил многие знаменитые местные достопримечательности. Он хорошо помнил, как, когда ему было семнадцать, их класс отправился на школьном автобусе на экскурсию в Дельфы, где находился древний оракул. Шел проливной дождь, и Тео не хотелось выходить из автобуса. Но его учительница, госпожа Мегас, уговорила его. Они поднимались по скользким темным камням, шли через густой лес и наконец добрались до того места, где когда-то находился оракул, предсказывавший загадочные картины будущего.
«Да, уж лучше такой оракул, — подумал Тео. — Он предсказывал бы будущее, о котором можно было бы спорить, по-разному толковать. А сейчас — только холодная и суровая реальность».
А еще они ездили к Эпидаурусу, огромной чаше посреди холмов, с концентрическими кругами рядов. Там они смотрели постановку пьесы «Oedipus Tyrannos».
[37]
Тео не понравилось, что туристы называют эту пьесу «Oedipus Rex».
[38]
«Rex» было латинским словом, не греческим, и в результате название пьесы упрощалось, теряло выразительность.
Пьеса шла на древнегреческом языке. Для Тео этот язык был не понятнее китайского, но саму историю они изучали в школе, поэтому он понимал, что происходит на сцене. Будущее Эдипа было предначертано: ему предстояло убить отца и жениться на собственной матери. А еще Эдип, как и сам Тео, думал, что сумеет перехитрить судьбу. Он полагал, что, вооруженный знанием свой судьбы, попросту избежит ее и проживет долгую, счастливую жизнь со своей царицей Иокастой.
Вот только…
…вот только, как выяснилось, именно Иокаста и была его матерью, а человек, которого Эдип убил несколько лет назад в драке по дороге в Фивы, на самом деле оказался его отцом.
Софокл написал свою версию предания об Эдипе две тысячи четыреста лет назад, но студенты до сих пор изучали его творение как величайший пример драмы на тему иронии судьбы в западной литературе. И что могло быть ироничнее того, что современный грек столкнулся с дилеммой древних: с предсказанным будущим, трагическим финалом, неизбежностью судьбы. Конечно, герои древнегреческих трагедий всегда совершали hamartia — фатальную ошибку, и эта ошибка делала их гибель неизбежной. У некоторых hamartia была очевидной: алчность, похоть, неспособность исполнить закон.
Но в чем состояла фатальная ошибка Эдипа? Какие черты его характера привели его к гибели?
На уроках в школе они долго это обсуждали. Форма повествования в древнегреческих трагедиях всегда была жесткой, нерушимой: непременно должна была присутствовать hamartia.
И фатальной ошибкой Эдипа было… что?
Не алчность, не глупость, не трусость.
Нет, нет, уж если что и было, так это его дерзость, его вера в то, что он способен противостоять воле богов.
Но такой довод всегда казался Тео порочным. Он всегда предпочитал логическое мышление, а не гуманитарное. И он считал, что дерзость Эдипа выражалась только в том, что он пытался избежать своей судьбы. Не будь его судьба так сурова, он никогда не взбунтовался бы против нее и тогда никто не счел бы его дерзким.
Но учительница говорила: «Нет, Эдип то и дело проявлял дерзость по ходу пьесы. Взять хотя бы одно то, что он бросил старика отца умирать на дороге — пусть даже и не зная, что это его отец».
Но Тео упорно не желал видеть в таких мелочах дерзость и высокомерие. Для него Эдип, разгадавший хитрую загадку сфинкса, был мощным интеллектуалом, великим мыслителем — именно таким, каким хотел стать сам Тео.
Загадка сфинкса: кто ходит утром на четырех ногах, в полдень — на двух, а вечером — на трех? Ну конечно, это человек, который в начале жизни ползает, став взрослым, ходит прямо, а в старости опирается на трость при ходьбе. Как тонко размышлял Эдип!
Но Тео уже не понадобится третья нога, он не увидит заката собственной жизни. Он будет убит в расцвете лет… как настоящий отец Эдипа, царь Лай, брошенный умирать на обочине торной дороги.
Если, конечно, ему не удастся изменить будущее, перехитрить богов и избежать своей судьбы.
«Дерзость? — подумал Тео. — Дерзость? Просто смешно».
Самолет начал снижаться над ночными Афинами.
— Твои родители давным-давно заказали билеты, чтобы прилететь в Женеву, и моя мать поступила так же, — сказала Митико. — Если свадьбы не будет, мы должны сообщить об этом людям. Ты должен принять решение.
— А чего хочешь ты? — спросил Ллойд, решив потянуть время.
— Чего хочу я? — переспросила Митико, явно обескураженная его вопросом. — Я хочу выйти замуж. Я не верю в будущее, которое невозможно изменить. Видения могут сбыться, только если ты поможешь им сбыться, если превратишь их в самоисполняющиеся пророчества.
Мяч снова оказался на его стороне площадки. Ллойд пожал плечами.
— Прости, милая. Мне ужасно жаль, но…
— Послушай, — оборвала его Митико, отсекая слова, которые не желала слышать. — Я знаю, твои родители совершили ошибку. Но мы не совершаем никакой ошибки.
— Видения…
— Не совершаем, — решительно повторила Митико. — Мы подходим друг другу. Мы созданы друг для друга.
Ллойд какое-то время молчал, а потом тихо произнес:
— Ты сказала, что я, возможно, слишком рано ухватился за мысль о том, что будущее изменить невозможно. Но это не так. Я не ищу способа избавиться от чувства вины — и, уж конечно, не ищу способа не жениться на тебе, дорогая. Но реальность видений — единственно возможный вывод, основанный на той физике, которую я знаю. Математические выкладки невразумительны, тут я с тобой согласен, но тем не менее в поддержку интерпретации Минковского существует прекрасная теоретическая база.
— Через двадцать один год физика может измениться, — возразила Митико. — Скажем, в тысяча девятьсот восемьдесят восьмом году верили в то, что сейчас полностью опровергнуто. Новая парадигма, новая модель точно так же смогут опровергнуть идеи Минковского и даже Эйнштейна.
Ллойд не нашелся что ответить.
— А ведь это может произойти, — закончила свою мысль Митико.
Ллойд постарался говорить как можно мягче:
— Мне нужно… Мне нужно нечто большее, чем твое страстное желание. Мне нужно рациональное объяснение, прочная теория, с помощью которой можно было бы понять, почему видения являются чем-то иным, а не единственно возможным зафиксированным будущим. — Немного помолчав, он добавил: — Не тем будущим, в котором нам не суждено быть вместе.