Товарищ министра путей сообщения Ломоносов сработал четко. На дорогах были снежные заносы, ударили сорокаградусные морозы. Из министерства по линиям пошли указания, в каком режиме держать паровозы, и 1200 локомотивов вышли из строя, у них полопались трубки паровиков. На станциях застряли 5700 вагонов, в том числе с продовольствием. Правда, в Питере имелись запасы, но с черным хлебом возникли перебои. А агенты, подкупленные Бьюкененом, спровоцировали в очередях беспорядки — одновременно по всему городу. Впрочем, приложили руку и американцы. Важную роль в организации революции играл представитель Вильсона в России Крейн, и серый кардинал Хаус писал президенту: «Нынешние события в России произошли во многом благодаря Вашему влиянию».
Столичная шпана была уже взбаламученной и развращенной безнаказанностью прошлых выступлений. Грабила магазины, опрокидывала трамваи. Подключились и революционеры, поднимали рабочих. Генерал Хабалов растерялся, ничего не предпринимал. Слабенькое правительство Голицына бездействовало. А Протопопов на целых 3 дня задержал информацию царю, продолжал слать бодрые доклады… Только к вечеру 25 февраля (10 марта) от императрицы, от частных лиц и приехавших в Ставку офицеров до государя дошла правда.
Он отправил распоряжения премьеру Голицыну — распустить Думу, а Хабалову — пресечь беспорядки. Но было уже поздно. В ночь на 27 февраля взбунтовались запасные батальоны Павловского и Волынского полков. 15-тысячная вооруженная масса понеслась по улицам, убивая офицеров и полицейских. Присоединилась шпана, рабочие, студенты. Громили полицейские участки, тюрьмы, из них выплеснулись уголовники. Захватили арсенал, толпа растащила 40 тыс. винтовок. У Хабалова оставалось 150 тыс. солдат, юнкерские училища, но он впал в прострацию, считал войска ненадежными, приказал держать в казармах — ну так агитаторы явились в казармы разлагать их.
Правительство ничего предпринимать не стало. Протопопов подал идею «самораспуститься». Министры подали коллективное прошение об отставке и разошлись по домам — даже не дожидаясь, примет царь отставку или нет. В столице настал полный хаос. Дума распуститься отказалась, но в ней пошел разброд. Большинство полагало, что надо нормализовать ситуацию. Родзянко бестолково метался по городу, выступал на митингах, пытаясь прекратить убийства и погромы. Но депутаты-социалисты считали, что надо возглавить революцию, создали самостийный Петроградский Совет. А масоны-заговорщики оказались вполне готовы к мятежу. Они провели кулуарное совещание и, никого не спрашиваясь, ни с кем не согласовывая, составили список правительства.
В общем-то ничего еще не было потеряно. Петроград — это была далеко не вся Россия. А несколько запасных батальонов — не армия. Чтобы разогнать смутьянов, было достаточно одной кадровой дивизии. Парижскую Коммуну раздавили при куда более неблагоприятном соотношении сил. В Ставке были сосредоточены рычаги управления. Возглавить экспедицию на Петроград царь поручил своему любимцу, генералу Иванову, ему дали Георгиевский батальон, пулеметную команду, снималось по 4 полка с каждого фронта. Прошение правительства об отставке государь не утвердил, хотя этого правительства уже не существовало. А сам Николай Александрович по подсказкам кого-то из советников решил ехать в Царское Село — счел, что оттуда, рядом со столицей, он сможет влиять на обстановку, там находилась семья, за которую он очень волновался. Да и Иванов должен был собрать войска там же, «на подступах» к городу.
Но Николай Иудович Иванов оправдал свое отчество. Он предал. Протянул время и никакой экспедиции не организовал вообще. А государь обезглавил Ставку и сам оторвался от нее… Впрочем, если бы он доехал до Питера, то одним лишь своим присутствием мог изменить ситуацию. Вокруг него сплотились бы верные, одумались колеблющиеся, власть вышла бы из паралича. Но заговорщики знали, он не доедет. Министр путей сообщения сбежал в отставку, и в министерстве «рулил» тот же Ломоносов. Он и зарулил царский поезд от Малой Вишеры не в Питер, а в Псков. В штаб Северного фронта, к заговорщику Рузскому.
В пути неведомые нам советники продолжали обрабатывать Николая Александровича, и теперь он согласился на «ответственное министерство». Что ж, если «народные избранники» желают, пускай попробуют. Пусть воспользуются своим авторитетом для наведения порядка. Может, без крови обойдется. Со станции Дно царь отправил телеграмму Родзянко, приглашал его приехать в Псков, вместе с премьером Голицыным и кандидатом на пост главы правительства, которого назовет Дума. До Родзянко телеграмма не дошла. Ее перехватили заговорщики, ответили государю, что «Родзянко задержан обстоятельствами выехать не может». А Голицын был уже арестован Керенским. Вместо них в Псков помчались Гучков и Шульгин. Повезли список правительства, составленный на закулисном совещании. Везли его якобы от Думы. На самом деле они не были уполномочены ни Думой и никаким другим органом. Они были просто подлецами и самозванцами и ехали от кучки таких же подлецов.
Впоследствии была запущена версия о «заговоре генералов», о «военной ложе», которой верховодил… Алексеев. С действительностью она не имеет ничего общего. Это обычная легенда прикрытия, каковыми всегда пользуются спецслужбы при осуществлении грязных операций (а завалить союзную державу, согласитесь — дело слишком уж неприглядное). Вся информация о «военной ложе» всплыла через самих масонов-заговорщиков — Гучкова, Львова. О том, что за ними стояли иностранцы, они не проболтались ни разу. Никогда и нигде не упомянули Барка, Ломоносова, обошли молчанием роль Протопопова. Зато о «заговоре генералов» раззвонили во всеуслышанье. Отвлекли внимание от истинных виновников трагедии, а Алексееву отомстили даже мертвому, постарались изгадить память. Отомстили именно за то, что он пытался сорвать планы изменников, за комиссию Батюшина, так близко подобравшуюся к «святая святых», к банкирским корням международного заговоры против России (кстати, при погромах в Петрограде военную контрразведку постарались разнести и спалить в первую очередь — ведь там сохранялись все доказательства).
Но Рузский и впрямь был своим человеком в масонских кругах. При его поддержке Гучков и Шульгин насели на государя. Дескать, единственное, что может спасти страну и утихомирить страсти — отречение. Это требование Думы, «общественности», народа. Лгали, будто восстание ширится по России. А Рузский поддакивал. Связь царя с внешним миром шла через его штаб, он мог подтасовывать любую информацию. Блефовали нагло, напористо — и выиграли. Сам Николай Александрович был уже надломлен. Он просто по-человечески устал от пакости и интриг, которыми терзали его в течение всего правления. Подавлять бунт? Он не хотел, чтобы его снова клеймили «кровавым». Но вдобавок его еще и обманули. Ни о какой революции речь не шла! Только о передаче власти другому монарху.
Он отправил приказ Алексееву — опросить мнение командующих фронтами и флотами. Начальник штаба был дисциплинированным военным. Если приказано, выполнил. Колчак воздержался. А Рузский, Эверт, Брусилов, Сахаров, Непенин, великий князь Николай Николаевич поддержали идею отречения. Генералы были в значительной мере заражены либеральными настроениями, но большинство из опрошенных вовсе не воспринимали свои действия как измену. Они повиновались царю, служили ему. Но, в конце концов, он сам поставил вопрос. И за отречение высказались не из симпатий к революционерам. Наоборот, хорошо знали нерешительность Николая II, его постоянное уклонение от жестких мер. Надеялись, что другой государь обеспечит твердую власть и восстановит порядок.