Последняя битва императоров. Параллельная история Первой мировой - читать онлайн книгу. Автор: Валерий Шамбаров cтр.№ 113

И только Россия жила с «мирным» тылом, рабочие могли бастовать и митинговать сколько им угодно. Но… царя и правительство по рукам и ногам связывала Дума. Вопрос о том, чтобы мобилизовать рабочих оборонных заводов поднимался, обсуждался — и откладывался. Все отлично понимали, что Дума его ни за что не пропустит. Разогнать Думу государь тоже не мог. За ней стояли промышленники и банкиры, а они обеспечивали снабжение армии. К тому же, либералов защищали западные союзники. Осенью 1915 г., когда царь распустил сессию Думы, французские газеты выступили с прямым шантажом: «Особенно неблагоприятное впечатление производит не вполне благожелательное отношение к законодательным учреждениям. Продолжение такого рода неопределенности внутренней политики может вызвать в союзных странах охлаждение, что особенно нежелательно теперь, когда возникает вопрос о финансировании России. Деловые круги Европы, не имея твердой уверенности в политическом курсе России, воздержатся вступать в определенные с нею соглашения». Словом, заденешь Думу — не будет кредитов, не будет поставок оружия. Вот и попробуй-ка тронь…

Но фабриканты и либералы поддерживали отличные контакты с революционерами. Общественные организации, создававшиеся, вроде бы, в помощь фронту, добились, чтобы их сотрудники освобождались от призывов в армию, чтобы в их дела не лезли чиновники и полиция. А в результате они превращались в прибежище дезертиров, жулья, большевиков. Гучков и Рябушинский образовали при военно-промышленных комитетах рабочие секции. Объяснялось, что они будут организовывать своих товарищей для скорейшего выполнения оборонных заказов. Но сами создатели полагали, что секции станут их оружием в борьбе за власть — когда нужно будет надавить на правительство забастовками и демонстрациями (об этом знало и докладывало Московское охранное отделение). А большевики пользовались рабочими секциями как собственными легальными центрами.

Такой же «крышей» стали организации Земгора. На Западном фронте среди сотрудников Земгора устроился целый ряд видных агитаторов: Фрунзе, Мясников, Кривошеин, Могилевский, Фомин. А Путиловский завод вовсе не случайно превратился в революционное гнездо в Петрограде. Сам Путилов и его компаньон Животовский, дядюшка Троцкого, были напрямую связаны с Ашбергом и его «Ниа-банком», через который шли деньги большевикам. Спровоцировать волнения для них было легче легкого, причем на этом еще и крупно наживались. Например, Путилов являлся владельцем «Русско-Азиатского банка», и вдруг банк «закрывает кредит» его же заводу. Задерживается зарплата, вот и повод бастовать. А Путилов требует у правительства субсидии в 36 млн. руб. — иначе, мол, остановится производство.

Меры противодействия подрывной работе оказывались слишком слабыми. Когда Ставку возглавили царь и Алексеев, Михаил Васильевич все же добился, чтобы военная цензура более принципиально оценивала прессу. Но газетчики нашли выход: вместо запрещенных статей оставляли пустые места. Демонстративно — полюбуйтесь, что творят «сатрапы»! Оттиски скандальных статей продавались отдельно, из-под полы. А в конце 1915 г. легальные социалистические группы устроили в столице тайный съезд под председательством Керенского. Приняли резолюцию: «Когда наступит последний час войны, мы должны будем свергнуть царизм, взять власть в свои руки и установить социалистическую диктатуру». Об этом было известно Охранному отделению и даже иностранным послам. Но Керенский был депутатом Думы, и никаких мер не последовало.

Балтийский флот стоял в Гельсингфорсе, в Финляндии, матросы попали под самую массированную обработку большевиков и вражеских агентов. 19 октября на линкоре «Гангут» грузили уголь, после этого полагалось готовить макароны. Но их не было на складе, дали кашу. По такому ничтожному поводу команда взбунтовалась, арестовала офицеров, призвала другие корабли восстать. Но ее никто не поддержал, линкор окружили миноносцами и заставили сдаться. При расследовании обнаружили обширную подпольную организацию. На «Гангуте» арестовали 95 человек, на крейсере «Россия» 16, в Кронштадте накрыли «Главный судовой комитет РСДРП».

Военно-полевой суд приговорил к смерти лишь двоих руководителей, да и то царь помиловал, заменил пожизненной каторгой. Другие получили разные сроки заключения или даже ссылки (в безопасный тыл!) А большинство арестованных и их пособников свели в матросский батальон и отправили под Ригу — искупать вину. Кстати, в их числе находился и будущий убийца офицеров Дыбенко. Но на фронте батальон отказался воевать, приказ об атаке не выполнил. Начал разлагать солдат 2-го Сибирского корпуса. Как вы думаете, наказали его? Расстреляли? Нет. Расформировали батальон, а матросов… вернули на корабли. В апреле 1916 г. Дыбенко снова поймали на агитации. Приговорили к… 2 месяцам заключения и перевели в разряд «штрафованных». На деле это значило, что его перевели с крейсера «Диана» на транспортное судно. Вот и призадумаешься, может ли выиграть войну государство, которое обращается с изменниками подобным образом?

В судах заседали офицеры либеральных взглядов, жалели матросиков, и уж подавно не хотели прослыть «палачами» (своя же «прогрессивная» жена и дети-гимназисты со свету сживут!) Но в столь мягкой политике сказывалась и позиция царя. Он по натуре не был Грозным и не желал быть Грозным. Он помнил, какими ушатами помоев обливал его весь мир за 1905–1907 гг. и силился не повторить этого. Щадил своих подданных, не хотел проливать их кровь. Он и с Думой не хотел ссориться. Склоки и интриги претили ему. Как-то он говорил председателю Думы Родзянко: «Почему это так, Михаил Владимирович. Был я в лесу сегодня… Тихо там, и все забываешь, все эти дрязги, суету людскую… Так хорошо было на душе… Там ближе к природе, ближе к Богу…».

Царь пытался быть над политикой, выше ее. Он все еще верил в сплочение перед лицом общего врага. Ведь должны же рано или поздно одуматься, должны понять: есть нечто большее, неизмеримо более важное, чем личные амбиции, взгляды, претензии. Ведь все — русские, это же так просто… Но не было ни единства, ни сплочения. И может ли оно быть между патриотами и предателями, властью и заговорщиками? Николай Александрович готов был идти навстречу ради единения, соглашался на уступки. Но получалось только хуже. Самых активных оппозиционеров, Гучкова и Рябушинского, кооптировали в Госсовет (верхнюю палату парламента). Оценили? Ничуть не бывало. Возгордились, что с ними заигрывают, и кинулись во все тяжкие. Царь сменил ряд министров, которых особенно критиковали либералы. Но тут же распустили слухи, что их сняли по воле Распутина.

Вместо Щербатова, ненавистного для «общественности», государь назначил министром внутренних дел депутата Думы А. Н. Хвостова. Вот вам доверие, вот вам реальная власть: пост министра внутренних дел считался вторым по рангу после председателя правительства, ему подчинялись все губернаторы. Зачем какие-то подкопы рыть? Берите рычаги управления и действуйте. Но Хвостов с ходу объявил, что его политика — «не вносить излишнего раздражения частыми и массовыми арестами». Борьбу с революционерами фактически прекратил. А в годовщину «кровавого воскресенья», 9 января 1916 г., по разным городам грянули волнения, забастовало 100 тыс. человек (из них в столице 45 тыс.)

Стало ясно, что такого министра внутренних дел больше терпеть нельзя. Царь наконец-то обратил внимание и на любимца Думы, военного министра Поливанова — на грубые ляпы в его работе, сомнительные заявления. Заменил его генералом Шуваевым. Он, как и Алексеев, Деникин, Корнилов, был выходцем из низов, по собственному признанию, «учился на медные деньги». Прежде он служил главным военным интендантом и прославился кристальной честностью. На скользких интендантских должностях к его рукам не «прилипла» ни одна копейка. Был очень толковым специалистом, но он же занял пост Поливанова! Вместо конструктивной работы Дума, ВПК, Земгоры развернули настоящую войну против него.