День, когда я стал настоящим мужчиной - читать онлайн книгу. Автор: Александр Терехов cтр.№ 25

Официантка из азиатского племени огляделась: все спокойно кушали.

– Но вам придется заплатить за оба блюда. И напиток заменить?

– Давно тут?

– Я в ресторанном бизнесе со школы.

– Всегда хотел узнать: куда девается недоеденная еда из ресторанов?

Официантка нагнулась к нему и прошептала:

– Я – честно – не знаю. И лучше не спрашивать. Одна наша девочка пыталась узнать. И больше мы ее не видели.

С айфона он написал риелтору желания: обжитой дом; нет – старый дом; старый дом в настоящей (круглогодично живущей) греческой деревне. Две спальни, кухня, гостиная. Можно на возвышении, но чтобы много деревьев вокруг. Поблизости пусть будет город, небольшой. Самое главное: спустился по ступенькам – и вот оно, море. Не так – вот он, пляж, лучший пляж с розовым песком на знаменитом своей чистотой море – это обязательно. Но главное – срочно. Заселиться, а потом всё оформим. В конце он написал: «У вас там тепло?»

«У нас скоро зима», – ответила риелтор.

– Что?

Банковская операционистка из другого азиатского племени повторила:

– Вам видно табло данного аппарата? – И еще, закончив пересчитывать: – На счету осталось семь рублей сорок шесть копеек. Будете забирать, или – в доходы банка?

Подушка-путешественница. Уважаемые пассажиры, наш «Боинг»-три семерки… Греческие стюардессы вопросительно взглядывали: «Кофе? Цай?», он полистал путеводитель, «промышленность бурно развивается, есть множество предприятий, оказывающих парикмахерские услуги…», и с жалостью смотрел на рыжую девушку-соседку, насмерть заклеванную веснушками, пока она не заговорила по-немецки, – а что ее жалеть, у нее и так всё хорошо. У него, просто удивительно – ничего не болело, всё он делал правильно, риелтор написала: «Главное, что вы точно знали, чего хотите. Всё бросить и уехать на море хочет каждый русский. Но никто не знает, что дальше». Он знал всё досконально, он столько думал про «дальше».

Много дней. Ничего не будет происходить из того, что он сам не захочет, даже нечего вспомнить, что же вспомнить (засыпая, море накатывает и сильно бьет), если только: сегодня сильный ветер, обломана пальмовая ветвь.

Рано вставать, поднимая бабочек или воробьев, слетевшихся к бассейну; в доме ярко-белые стены, белые скатерти, деревянные скамьи, деревянные балки над головой, круглые плетеные коврики, плетеные кресла меж кадок с цветами, ветер отогнул и покачивает легкую занавеску, он выходит на высокую террасу, выложенную камнем, здесь сохнут полотенца – синие с белой полосой, над головой – виноградные сплетения и виноградные кисти, вот белая печь во дворе, синие ставни, красная черепица, апельсиновые деревья, вон горы, засаженные оливками, еще повыше – далекие горы, совсем в небе – горы, на которые зимой ляжет снег.

Он открывает калитку, ступеньки ведут к морю, вдоль реки, по которой плавают лебеди, на корягах чернеют черепахи, так рано, что еще невидимые, не развалившиеся на облака небеса белесой толщей смыкаются с морем – словно впереди стена и дальше идти некуда, но идешь и идешь, оказывается – в пустоту, качаются розовые цветы, идешь мимо лежаков, мимо сосны, на которую после полудня забирается ящерица и замирает, сливаясь с корой, под постоянное, как прибой, говорение птенцов, мимо островка, где, склеив руки перед грудью, стоит утреннее чучело любительницы йоги, здороваясь с пожилой парой в белых халатах. Он – опрятно расчесан и похож на английское состоятельное лицо, навязанное кинематографом, ступает равномерно и бодро, хотя уже и согнуто, не сдерживая размаха рук, но с какой-то ветхостью, словно внутри что-то булькает и пересыпается. Она – со сморщенным лицом, похожая на сгоревшую спичку, держит руки на животе и ступает чуть шире, чтобы идти в ногу. И видно: идут они так уже несколько десятилетий и все места похуже и много хуже – прошли точно так же.

Он выходит на пляж, ноги спящего матроса-спасателя торчат с вышки, из камышовых хижин массажисток доносятся сырые, резкие удары в телесную массу, в таверне накрывают к завтраку, дочь хозяина машет ему рукой – как всегда? – и на четыре части режет каравай; весь день, дотемна, когда официанты, пряча огонь в ладонях, пойдут от столика к столику, зажигая свечи, он не делает ничего, только смотрит: как бессмысленно ходят вдоль моря одинокие мужчины, одинокие женщины, счастливые пары (держатся за руки), счастливые пары с пытливыми детьми (приходится возвращаться или спешить вперед, чтобы скорее, скорей рассмотреть…), как немецкие родители строят песчаные города (русские так не могут): башни, ворота, мосты и подземные ходы; как, покачиваясь, уплывают к буйкам тела, распластанные на матрасах, вереницей, словно паводок размыл где-то кладбище; он ничем не отличается, кроме одного – ему не нужно будет фотографироваться, чтобы удержать что-то в памяти, он останется, когда все они, кого он видел здесь каждое лето.

Девочка со сломанной в аквапарке рукой.

Женщина, наступившая на морского ежа, – стопа замотана кульком.

Мужчина с сожженной спиной – купается в майке.

Одинокая и веселая девушка, бодрая и целеустремленная, словно приехала на работу, и с каждым днем всё менее веселая и всё более целеустремленная.

Пожилая европейская пара, усыновившая симпатичного и ласкового чернокожего.

Молодые жены из категории «вот что может получиться из расторопной секретарши, если она не будет зевать», и рядом с ними – пожилые мужья, растерянно бегающие за годовалыми наследниками и напряженно (чуть в сторонке) разговаривающие по скайпу со старшими детьми, стараясь использовать выражения и шутки из молодежных сериалов.

Это они все – будут фотографироваться, напиваться в последний вечер, бросать монетки, удивляться: «Быстро прошло», – и покатят чемоданы, вздыхая, к стоянке такси, и поедут в аэропорт молча, в раздумьях, почему почти всю жизнь мы живем не там, где бываем счастливы, о том, что такое счастье и что такое жизнь.

А он останется дома.

Дождь – он подставил ладонь. Но очень тепло. Душный, удивительно теплый воздух, о чем-то напоминавший ему. С улыбкой он оглядывался на зеленые поля и деревья.

– Такая будет зима, – пояснил таксист, – или еще теплее.

Таксист – седеющие космы на затылке. Таксист легко пересекал двойную сплошную и крестился забинтованной в обрубок рукой на все встречные кресты – машину вел одной левой. Ловко вильнул и переехал посверкивающую змею, приподнявшую острую голову.

– Опасная? – он не сообразил, как сказать «ядовитая».

Таксист пожал плечами: откуда мне знать.

– Есть змеи?

– Полно. И вот такие, – таксист показал толщину забинтованной руки, – вчера на террасе гадюку убил. А из спальни двух скорпионов вынес.

– Я думал, змеи уже спят.

– Не все. Позже. Но такие, – таксист опять показал руку, – не опасные. Кусают маленькие, полосатые. Но не до смерти.

Выехали из дождя, справа в дымке лежало огромное озеро, они обгоняли фуры с болгарскими и турецкими номерами, их обгоняли мотоциклисты с коленками, обернутыми клеенкой – от брызг.