В самый ответственный момент, когда будущий тесть обговаривал вариант его преподавательской работы на руководимой им кафедре, а благодарная Анжела Вячеславовна устраивала его внештатным фотокорреспондентом в одну, пусть не самую популярную, но все-таки столичную газету, из далекого Бердянска понеслись радостные вести о предстоящем материнстве его очаровательной нимфы. И пока он улаживал зарождающийся скандал, искал покладистых врачей и организаторов решения внезапной проблемы, русалка с твердостью заявила, что ни на какой аборт она не пойдет, потому что опытные врачи напророчили ей двойню. Вот так, под страхом вселенского скандала и статьи Уголовного кодекса, наш многообещающий выпускник был вынужден вернуться в родные пенаты и продолжить свою трудовую деятельность в местном управлении культуры.
Тихо и безрадостно потянулись его серые провинциальные будни. Пощипывая по утрам пухленькие щечки новорожденных двойняшек, поглаживая располневшие формы своей прыткой супруги, он с грустью вспоминал лихие холостяцкие дни. По восемь часов в сутки Гарик монотонно покачивался на поскрипывающем деревянном стуле с замызганной велюровой обивкой и, облокотившись на старый, поцарапанный скрепками, степлером и пивными пробками стол, ваял отчеты о проделанной культмассовой работе. Дети росли, жена толстела, кошелек пустел. И если бы не летние наезды щедрых курортников, с радостью обживающих их небольшой сарайчик, молодому семейству пришлось бы очень трудно. Но именно это «трудно» и сыграло на руку предприимчивому Гарику.
Как-то под Новый год, в минуту особого лирического вдохновения, вспоминая о прекрасных днях своей студенческой жизни, одним росчерком пера, нанесенным на поздравительную открытку, Вольский заставил трепетно забиться сердце его бывшей пассии. Таких нежных, исполненных любви и тоски слов Анжела Вячеславовна еще не читала. Разве что у Пушкина. Но там писали не ей. Сердце бедной вдовы в очередной раз дрогнуло. Забыв обо всем на свете, с грустью понимая, что молодости присущи ошибки, она прошлась по столичным знакомым в надежде найти трудовое пристанище для своего уже не такого юного, но по-прежнему дорогого друга.
Отпущенный восвояси под пламенное обещание вернуться к семье с полным чемоданом денег, Гарик вышел на перрон Киевского вокзала. Свобода! Высокий, красивый, статный, возмужавший, он стал еще лучше. Небрежно тряхнув копной пышных волос, Гарик медленно обвел взглядом приезжую толпу таких же провинциалов, как он. Но они его не интересовали. Поправив длинный кожаный плащ, Вольский уверенной походкой пошел к выходу. И чем больше он приближался к заветной мечте, чем острее ощущал до боли знакомый и любимый запах столичных улиц, тем ярче и счастливее горели его глаза, тем сильнее билось его молодое, резвое сердце. Больше он не ошибется.
Теперь он действительно стал значительно мудрей. Будучи протеже уважаемой дамы, он не брезговал никакой работой. Больше года крутился как белка в колесе: полставки на киностудии Довженко, полставки в архиве, четверть ставки фотокорреспондента в газете, съемка свадеб, банкетов, крестин и ночи напролет в объятиях Анжелы Вячеславовны все-таки медленно, но уверенно измотали молодого героя. Тяжело вздыхая, он начал подумывать над возможностью хоть как-то облегчить свою трудовую деятельность.
Случай не заставил себя долго ждать. Перед самым Новым годом коллектив редакции, в которой работал Вольский, праздновал годовщину выхода первого номера газеты. Корпоративный праздник удался на славу. Слегка подогретый спиртным и оттого порядком осмелевший, Гарик решил сделать «ход конем». Он давно замечал на себе томный, пристальный взгляд главного редактора Тамары Германовны. Будучи интересной, моложавой женщиной, она не выглядела даже на тридцать лет, хотя было ей значительно больше. Но ни ее статус, ни возраст не умалили решительности Вольского, когда, пригласив шефиню на танец, он прошептал ей на ухо все, что некогда читал у самых именитых лириков минувшего столетия. И как он шептал! Лед в сердце женщины таял от обжигающего огня любви и страсти. Как порядочная мать семейства, она, конечно же, немного колебалась. Но когда молодой сотрудник, закрывшись с ней в кабинете, страстно перецеловал все пальцы на ее ногах, сил сопротивляться не осталось.
Через неделю Гарик переехал в новую арендованную квартиру и устроился в просторном кожаном кресле ведущего журналиста отдела культуры. Теперь он не бегал по развалившимся подвалам отечественных архивов и киностудий, а брал интервью у звезд кино и эстрады, часто бывая на гламурных вечеринках украинского бомонда. Вольский ликовал. Изменив статус, он старательно поработал над своим имиджем, став еще более вальяжным и эпатажным. Он отпустил бакенбарды, нацепил очки и научился курить сигары. Ведь теперь он был фаворитом Главной. Да, об этом все знали. Но это ничуть не убавило уважения к нему; наоборот, везде и всегда он был желанным гостем. Казалось, достигнут предел его желаний. Ведь, получая огромное удовольствие от работы, он получал за это и довольно солидные даже по столичным меркам деньги.
Но все течет, все меняется. Постепенно его мечты и желания претерпели некоторую трансформацию, породив в голове много новых, еще более дерзких, поистине наполеоновских планов. Кресло журналиста стало жестковато, арендованная квартира маловата, а ревнивая любовница старовата. К тому же столичная жизнь, полная соблазнов и возможностей, могла дать намного больше. Так он думал. И не только думал, но и работал в этом направлении.
Глава 19
Каждый день, собираясь на работу, Гарик Вольский готовился к выходу так, будто именно сегодня на его пути встретится наследная принцесса какого-то заморского государства. В идеально выглаженном костюме, тщательно выбритый, стройный, красивый, подтянутый, он шел на работу, как на охоту. Жаль только, что вместо шикарного лимузина он вынужден был ездить в переполненном микроавтобусе.
И вот когда Вольский, крепко сжимая в руке кусок ненавистного металла, с грустью думал о своей нелегкой, почти загубленной жизни, в автобус вошла интересная молодая женщина. Не обращая на нее внимания, в обиде на судьбу, на проклятый болт, он задумчиво смотрел в окно. Из состояния нирваны его вывели раздраженные крики соседки по сиденью.
– Ты шо, дикая? Не можешь двери закрыть? – заголосила тетка, точка сидения которой узурпировала добрую половину его кресла. – Во деревня!
Только тут Гарик увидел, как перепуганная женщина старательно тянет ручку двери на себя, вместо того чтобы толкнуть ее вперед. На какое-то мгновение Вольский застыл. Это ощущение было сродни грому среди ясного неба. Перед ним была не просто женщина – это была настоящая женщина! Дама, истинная леди! Такие точно ни в автобусах, ни в троллейбусах не ездят. Он бы не удивился, если бы она компостер спутала с почтовым ящиком. Быстро встрепенувшись, он подскочил к ней, мило улыбнулся и помог закрыть дверь. Руки женщины дрожали, в глазах повисли две обжигающие слезинки.
– Пожалуйста, присаживайтесь, – галантно предложил Вольский и застыл рядом.
Стоять и смотреть на нее можно было бесконечно. Это была очень красивая, ухоженная женщина лет тридцати-тридцати двух. Такую не всегда встретишь даже среди отечественного бомонда. Отбросив ненужную мысль о том, каким ветром, а точнее, ураганом, ее сюда занесло, Гарик беззастенчиво рассматривал новоявленную соседку. Довольно высокая, с роскошными округлыми формами, она была неотразима. Длинные темные волосы уложены в незатейливый пучок, из которого кокетливо свисала небольшая волнистая прядь. Большие карие глаза подчеркнуты такой тонкой работой визажиста, что можно было подумать, будто над ними колдовал настоящий художник. Маленький аккуратный носик с небольшой горбинкой делал ее профиль похожим на тот, который древние греки увековечили в своих скульптурах.