Инес души моей - читать онлайн книгу. Автор: Исабель Альенде cтр.№ 36

Янаконы приготовились к предстоящим страданиям. Они не знали этих краев, но слышали о пустыне ужасные вещи. У каждого на шее висел мех с водой. Эти мехи они делали из кожи ноги ламы, гуанако или альпаки: сдирали кожу целиком и выворачивали ее наизнанку, как чулок, так чтобы шерсть оказалась внутри. Другие использовали мочевой пузырь или кожу морского льва. Индейцы бросали в воду несколько жареных зерен маиса, чтобы они впитали неприятный запах. Дон Бенито устроил приспособления для перевозки большого количества воды: были сделаны большие бочки и мехи на манер индейских. Мы предполагали, что этого все равно будет недостаточно для такого количества ртов, но еще больше нагружать людей и лам было невозможно. Вдобавок местные индейцы не только спрятали все съестное, но и отравили колодцы, как признался под пыткой посланец инки Манко.

Однажды дон Бенито обнаружил, что среди наших янакон затесался чужак, и испросил у Вальдивии позволения допросить его. Негры жгли его на медленном огне. Мне совесть и нервы не позволяют присутствовать при пытках и казнях, поэтому я постаралась убраться как можно дальше, но страшные вопли несчастного, к которым присоединялись голоса янакон, стонавших от страха, слышались на лигу в окружности. Под пыткой он признался, что прибыл из Перу с инструкциями для жителей Чили о том, как действовать, чтобы помешать продвижению виракочей. Поэтому индейцы закапывали съестные припасы, жгли посевы и уходили в горы вместе со всеми животными, которых удавалось взять с собой. Он добавил, что он не единственный гонец, что на юг по тайным тропам отправились сотни посланцев с теми же сообщениями от инки Манко. После того как несчастный рассказал все это, его перестали жечь и казнили для устрашения янакон.

Я выговорила Вальдивии за то, что он позволил совершить такую жестокость, но он с негодованием заставил меня замолчать. «Дон Бенито знает, что делает. Я тебя еще до начала экспедиции предупреждал, что это предприятие не для неженок. Но теперь отступать поздно», — сказал он в ответ.

Как долог и труден был путь через пустыню! Как медленно и тяжело продвигались мы вперед! В бесконечном безводье дни тянулись за днями, один не отличимый от другого. Пейзаж не менялся: бесплодная пустошь, растрескавшаяся земля и голые камни, запах горячей пыли и выжженные солнцем колючки, пылающе-красные краски, зажженные рукой Господа. По словам дона Бенито, этот цвет земле давали залежи минералов, ни один из которых, правда, по дьявольской шутке не был ни золотом, ни серебром. Мы с Педро, чтобы не утомлять животных, часами шли пешком, ведя коней под уздцы. Говорили мы мало, потому что горло пылало, а губы пересыхали. Но мы были рядом, и каждый шаг объединял нас сильнее, каждый шаг внутрь континента приближал нас к мечте, которую оба лелеяли, которая стоила стольких жертв и имя которой было Чили.

Я защищалась от солнца широкополой шляпой, куском ткани с прорезями для глаз на лице и тряпками, которые наматывала на руки, потому что перчаток у меня не было, а кожа трескалась от жары. Солдаты не могли нести в руках раскаленное оружие и волочили его за собой. Длинная вереница индейцев ползла вперед медленно, в тишине, а усталые негры шли с поникшими головами, почти не глядя на янакон и не щелкая кнутами. Для носильщиков этот путь был в тысячу раз тяжелее, чем для нас: им было не в новинку таскать тяжести и мало есть, взбираться на горы и спускаться с них, подбадривая себя лишь таинственной энергией листьев коки, но жажды они вынести не могли. Отчаяние наше росло тем сильнее, чем дольше мы не могли отыскать ни одного чистого колодца. Те колодцы, что встречались нам на пути, были по милости чилийских индейцев отравлены трупами животных. Некоторые янаконы пили эту отравленную воду и в страшных муках умирали.

Когда нам казалось, что силы наши окончательно иссякли, цвет гор и почвы изменился. Воздух замер, небо сделалось белым, и все живое исчезло — от чертополоха до одиноких птиц, которые прежде иногда встречались. Мы вошли в Мертвую пустошь, которой так боялись. Мы начинали движение, едва брезжил первый свет, потому что позже под палящим солнцем невозможно было идти. И хотя каждый шаг давался с огромным трудом, Педро рассудил, что чем быстрее мы пройдем пустыню, тем меньше людей потеряем. В самые жаркие часы мы отдыхали, растянувшись на волнах раскаленного песка, под солнцем из расплавленного свинца, в мертвой стране. Снова отправлялись в путь мы около пяти вечера и шли до тех пор, пока не темнело и из-за непроглядной тьмы идти становилось невозможно. Пейзаж вокруг был суров и беспощаден. У нас не было сил ставить палатки и вставать лагерем всего на несколько часов. Мы не боялись, что здесь на нас нападут враги: в этих местах не только никто не жил, но и соваться сюда не отваживался. Ночью температура резко падала, и на смену невыносимой дневной жаре приходил ледяной холод. Каждый падал на землю там, где был, дрожа и стуча зубами, не обращая никакого внимания на распоряжения дона Бенито, который единственный настаивал на соблюдении дисциплины. Мы с Педро ложились в обнимку между нашими конями и пытались согреть друг друга. Мы очень уставали. Сил заниматься любовью в долгие недели, которые длился этот переход, у нас не было. Воздержание дало нам возможность как следует узнать все слабости друг друга и взрастить нежность, которая прежде задыхалась в пылу страсти. Самое удивительное в этом человеке было то, что он ни на минуту не сомневался в своем предназначении — населить Чили испанцами и обратить индейцев в веру Христову. Он никогда, как другие, не боялся, что мы умрем на раскаленном песке пустыни; его воля ни разу не дрогнула.

Несмотря на строгую экономию, введенную доном Бенито, в один не очень прекрасный день вода закончилась. К тому времени мы уже сильно страдали от жажды: глотки у нас кровоточили, языки распухли, губы покрылись язвами. То и дело нам чудился шум водопада и виделись озера с кристально чистой водой, окруженные папоротниками. Капитанам силой приходилось удерживать людей, чтобы они не тратили последние силы на погоню за миражом. Некоторые солдаты пили конскую и собственную мочу, которой было всего-то несколько капель темного цвета; другие, обезумев, бросались на янакон, чтобы отобрать у них мехи с последними глотками воды. Если бы Вальдивия не приказал за малейшие проступки строжайше наказывать, думаю, они стали бы убивать янакон и высасывать из них кровь.

В ту ночь в ярком лунном свете мне снова явился Хуан де Малага. Я указала на него Педро, но он не мог видеть Хуана и решил, что я брежу. Мой муж выглядел очень плохо, лохмотья его одежды были все в запекшейся крови и звездной пыли, а на лице застыло выражение отчаяния, как будто бы и его несчастные кости тоже страдали от жажды.

На следующий день, когда мы уже думали, что нам нет спасения, странная ящерица пробежала у моих ног. Уже много дней мы не видели никаких форм жизни, кроме нашей собственной, тут не было даже чертополоха, который в другой части пустыни рос в изобилии. Может быть, это проскользнула саламандра — ящерица, живущая в огне. Я решила, что, каким бы дьявольским ни был этот гад, время от времени и ему нужен глоток воды. «Настал наш черед, душенька моя», — тогда сказала я Деве Заступнице. Я достала веточку, которую везла в своем багаже, и принялась молиться. Было около полудня, и все люди и животные, мучимые жаждой, отдыхали. Я позвала Каталину, и мы вместе медленно пошли по песку, закрываясь от солнца зонтиком: я — молясь Деве Марии, а она — шепча заклинания на кечуа. Так мы бродили довольно долго, может быть, целый час, делая круги все шире, охватывая все большую площадь. Дон Бенито решил, что я от жажды тронулась рассудком, и, так как сам он совсем обессилел, попросил Родриго де Кирогу, человека более молодого и сильного, пойти и вернуть меня.