Жизнь русского обывателя. От дворца до острога - читать онлайн книгу. Автор: Леонид Беловинский cтр.№ 72

Когда свадьбы бывали в семье, где глубокий траур, то черное платье на время снимали, а носили лиловое, что считалось трауром для невест» (148; 108).

Да и, вообще, костюм должен был строго соответствовать месту и времени, и нужно было точно знать, когда надевать белый галстук, а когда черный, белый, черный или цветной жилет, черный или цветной фрак и какого цвета должны быть к нему панталоны. В противном случае окажешься смешным, а это – смерть для светского человека.

Так легко ли быть светским человеком?

Велик ли был «большой свет»? Читатель, верно, обратил внимание, что в главе постоянно фигурируют одни и те же фамилии: Шереметевы, Гагарины, Голицыны, Воронцовы, Волконские… В «Великосветском ежегоднике» (выходил и такой!) за 1914 г. значатся 7200 представителей петербургской знати. Но, вообще, понятия «большой свет», или просто «свет», «высшее общество», или просто «общество» были довольно широкими. Кроме неслужащего богатого барства, сюда входили и служащие, делавшие вид, что служат, или прислуживавшие, чиновники, офицерство и даже, в незначительных размерах и большей частью во второй половине XIX в., лица свободных профессий, нередко выходившие из того же богатого барства. Кем был граф Л. Н. Толстой? Офицером? Богатым барином? Человеком свободной профессии? И тем, и другим, и третьим в разные периоды своей жизни, но одновременно светским человеком, пусть и бежавшим света в период своего опрощения. Кем был философ, профессор и ректор университета князь Е. Н. Трубецкой? Так же светским человеком. «Общество» давало пустышек, но из него рекрутировалась и немалая часть русской интеллигенции; естественно, в нем циркулировали или даже вырабатывались разнообразные общественные убеждения, мнения или просто модные поветрия.

Свет включал в себя и придворных, и чиновников высших рангов с семействами, и военных, разумеется, главным образом гвардейцев. Но здесь речь шла преимущественно о дворянстве неслужащем. За счет чего же жило оно, чтобы держать салоны, принимать в гостиных, появляться в клубах? Конечно, за счет имений, за счет крепостных. Заключая свою прекрасную книгу о «Грибоедовской Москве», М. О. Гершензон писал: «На злачной почве крепостного труда пышно-махровым цветом разрослась эта грешная жизнь, эта пустая жизнь…» (48; 105). Поэтому после отмены крепостного права светское общество начало потихоньку хиреть и разжижаться чуждым элементом. Но был еще один, может быть, более важный источник материального благосостояния: долги… Долги казенные и частные.

Упоминавшаяся здесь М. И. Римская-Корсакова, имевшая 2500 душ, почти два года провела с дочерьми в Карлсбаде и Париже. Уже через четыре месяца после отъезда из Москвы ей за границу было переслано 65 тыс. ассигнациями за продажу большого флигеля в городе, но к концу парижской зимы она принуждена была входить в долги: граф Григорий Орлов поручился за нее перед банкиром. Однако и этих денег хватило ненадолго, и когда пришло время возвращаться домой, ее выручил некто Поггенполь, поручившийся за нее перед банкиром в 6 тыс. франков: «Так она и уехала из Парижа, не уплатив долга ни Орлову, ни Поггенполю, а с последнего банкир еще долго спустя требовал уплаты, потому что Марья Ивановна и в Москве не захотела платить, когда банкир прислал сюда ее вексель для взыскания» (48; 89). Вся штука не в том, чтобы занимать деньги (занимаешь чужие, а отдаешь свои), а в том, чтобы долгов не платить, и тогда они превращаются в верный доход; благородные же люди неукоснительно платили только карточные долги, «долг чести». Об этой самой Марье Ивановне по Москве злословили: «Должна целому городу, никому не платит, а балы дает да дает». Но, читатель, войдите в ее положение: ведь у нее две дочери на выданье – где же женихов сыскать, как не на балах?! «Она имела очень большое, хорошее состояние и получала немало доходов, – вспоминала о ней «бабушка» Е. П. Янькова, – да только уж очень размашисто жила и потому была в долгу всегда и у каретника, и у того, и у сего. Вот придет время расплаты, явится к ней каретник, она так его примет, усадит с собой чай пить, обласкает, заговорит – у того и язык не шевельнется, не то что просить уплаты, – напомнить посовестится» (148; 325).

Небогатый помещик и высокооплачиваемый литератор А. С. Пушкин тоже умер, опутанный долгами, которые за него заплатил Николай I. Имения закладывались и перезакладывались в кредитных учреждениях, под них выписывались векселя, долги обременяли неприступного светского комильфо, а жена и дочери требовали все новых нарядов и драгоценностей: ведь нельзя же было появляться в обществе в немодном туалете и потускневших бриллиантах. Неловкость в обществе была серьезным прегрешением, но бедность была смертным грехом: бедный человек – непорядочный человек. Быть бедным было просто неприлично. Во второй половине столетия, когда банковское дело было поставлено всерьез, неграмотная прислуга точно знала, когда придет очередной номер «Ведомостей», где публиковались объявления о продаже имений за долги с молотка: барин за два-три дня ходит хмурый и притихший; а заглянет в «Ведомости» – и опять в доме веселье, балы да вечера. Но время от времени из общества исчезал бесследно то один, то другой светский лев, и уже на другой день о них забывали. А потому к концу XIX в. светские люди и пустились во все тяжкие, более всего проявляя интерес к министру финансов и разного рода банкам и концессиям.

Как и любая иная социокультурная группа, высший свет был очень неоднородным по составу. Были люди, хранившие высокое достоинство, и те, кто унижался перед двором, министрами и банкирами; были люди, жившие долгами и разумно распоряжавшиеся имениями и преумножавшие богатства: «Отец мой, – писал князь А. А. Щербатов, – женившись, владел только Литвиновским имением, почти бездоходным. Матушка получила в приданое Усовское имение, 1000 душ, как тогда считали, в Саратовской губернии, и маленькое Московское имение, которое вскоре было продано. Дохода было всего около 70 т. ассигнациями или 20 т. серебром. Кроме того, отец получал жалованья тысяч 15 ассигнациями. Не следует упускать из вида, что матушка выходила замуж из одного из богатейших в то время в России домов. Дедушка Апраксин имел огромное состояние, жил очень и даже слишком широко, оставив по себе огромные долги. Матушка любила рассказывать, как из великолепного Льгова она, по замужестве, переехала в скромное Литвиново, в котором дом был полуразрушен, с соломенною крышей et tout a l`avenent [и все прочее в том же духе].

Между тем стали родиться дети. Нас было семеро, из которых двое, Борис и Наталья, умерли в младенчестве. Благосостояние наше родители и имели в виду с самого начала жизни, и своей цели, при Божьей помощи, достигли вполне, при разумной, отнюдь не утрированной, бережливости и разумном кредите. Свои имения они закладывали, покупали и новые. Первым было куплено, кажется, Улыбовка за 175 т. руб. ассигнациями (50 т. руб. серебром), Елшанка, затем Хорошее – за 525 т. руб. ассигнац. (150 т. серебром) и, наконец, уже несколько после смерти отца, матушка купила у тетушки Голицыной Корбулак за 200 т. серебром. Покупки имений и вообще главные обороты по состоянию принимал на себя, по совещании с матушкой, отец; текущие административные дела по имениям и дому вела более матушка, собственно к текущим делам отец имел отвращение».

А. А. Щербатов рассказывает, как при покупке Хорошего, продававшегося с торгов, его отец соперничал с управляющим министра финансов графа Гурьева, и «когда отец вернулся с аукциона, матушка обомлела, узнав про цену имения. «Nous sommes ruines!» [Мы разорены!] – воскликнула она, и много бессонных ночей стоило ей это дело». Пришлось обращаться к ростовщику и вести судебный процесс по закладной, сделанной прежним владельцем (198; 93–96). Следовательно, были в высшей степени светские люди и аристократы, умевшие вести дела, а не только прожигатели жизни.