Жизнь русского обывателя. От дворца до острога - читать онлайн книгу. Автор: Леонид Беловинский cтр.№ 59

читать книги онлайн бесплатно
 
 

Онлайн книга - Жизнь русского обывателя. От дворца до острога | Автор книги - Леонид Беловинский

Cтраница 59
читать онлайн книги бесплатно

Тот, о коем кончил я рассказ, может почитаться добродетельным в сравнении с тем, о коем я стану говорить… Я не знавал человека хуже Семена Алексеевича Охлебнина… Скажу только о необыкновенном способе, который употреблял он для стяжания себе богатства. Он заводил тяжбы со всеми соседями, преимущественно же с мелкими дворянами; когда он приводил их в отчаяние, то мирился с ними не иначе как с условием уступить ему их малые участки за низкую цену, которую он сполна не выплачивал, и они отступались от нее, чтобы от него как-нибудь отвязаться. Когда у других шел спор об имении, то с предложениями о покупке его он обращался единственно к тем, кои лишались надежды выиграть дело, и таким образом за самую умеренную цену приобретал поместье и процесс. Этот ябедник действовал не подкупом, а страхом; он во всех судах был ужас и бич присутствующих, секретарей и повытчиков. Когда мы приехали в Пензу, говорили, что у него в одно время было тридцать два процесса, такие люди редко бывают щекотливы, а этот еще требовал уважения…

На… дочери его, Елизавете, женился… игрок Ошанин. Выгнанный сперва из столиц, потом из губернских городов, сей смелый, но, видно, не довольно искусный человек, неоднократно изобличенный в мошенничестве и воровстве, избрал убежищем… Пензу. Довольно уже неопытных юношей, довольно неосторожных мужей прошло чрез хищные руки его, чтобы дать ему средства завести хороший дом и жить в нем прилично. Некоторая роскошь есть одна из приманок… она дом его сделала привлекательным» (35; 92–93).

Таков был провинциальный свет, казавшийся смешным и отвратительным тому, кто живал в свете петербургском. «Вообще Пенза была, как Китай, не весьма учтива, но чрезвычайно церемонна; этикет в ней бывал иногда мучителен… Когда бывал званый обед, то мужчины теснились в зале, вокруг накрытого стола; дамы, люди пожилые и почтенные и те, кои садились в карты, занимали гостиную, девицы укрывались в… диванной. Всякая приезжающая дама должна была проходить сквозь строй, подавая руку направо и налево стоящим мужчинам и целуя их в щеку; всякий мужчина обязан был сперва войти в гостиную и обойти всех сидящих дам, подходя к ручке каждой из них» (35; 95). Впрочем, Ф. Ф. Вигель, разговор которого А. С. Пушкин ценил, как занимательный и дельный, язвил и большой петербургский свет.

Принадлежность к свету, конечно, требовала большого богатства, но иногда, особенно в провинции, даже в Москве, отнюдь не означала его наличия. Иногда было наоборот. Светские люди даже не гнушались своеобразного нищенства. Товарками Тютчевой по фрейлинству были две сестры Бартеневы: «Их мать жила в Москве; будучи в стесненных обстоятельствах и почти не имея никаких доходов, она существовала за счет широкого гостеприимства, в то время господствовавшего в аристократических домах старой столицы. С утра она усаживалась вместе со своим многочисленным потомством в огромную карету, которая перевозила всю семью в различные концы города, из дома какой-нибудь родственницы в дом добрых знакомых или богатого и знатного покровителя. Чай пили у одних, обедали у других, ужинали у третьих. В домах близких друзей детвора допускалась к семейному пиршеству, там, где отношения были более далекие, мать являлась одна, но не забывала послать со стола, к которому была приглашена, что-нибудь поесть голодному выводку в карете.

После нескольких лет такого кочевого образа жизни почтенная дама в один прекрасный день скончалась, и императрице доложили, что на московской мостовой в карете остались шесть хорошеньких девочек и три мальчика. Императрица приняла дело к сердцу, велела разместить всех детей по различным учебным заведениям, за исключением старшей дочери Полины, которая по возрасту уже переросла школьную скамью. Ей было восемнадцать лет, она была недурна собой и говорила на том странном языке, представлявшем смесь русского с французским, который в то время был принят в московском обществе. Взятая во дворец, она впоследствии получила шифр (то есть знак фрейлины, бриллиантовый коронованный вензель императрицы или великой княгини. – Л. Б.) и заменила своим сестрам мать в заботах о их воспитании. Одна из них, Надежда, тоже сделалась фрейлиной императрицы, другая, Мария, вышла замуж за некоего г-на Нарышкина; третья, Вера, была назначена фрейлиной к принцессе Ольденбургской, а последняя, Наталия, – к великой княгине Александре Иосифовне» (183; 85–86). Впрочем, «бабушка» Е. П. Янькова, в подробностях поведавшая о жизни Ф. И. Бартеневой, урожденной Бутурлиной, о бедности ее не упоминала: «Что было причиною, что Бартенева всюду с собой таскала детей – не могу понять…» (148; 183).

Иной раз неукоснительное стремление соотносить расходы с доходами вызывало глубокое уважение. В. А. Соллогуб многие страницы своих воспоминаний посвятил своей бабушке Е. А. Архаровой, урожденной Римской-Корсаковой, вдове известного вельможи екатерининских времен, московского обер-полицмейстера И. П. Архарова, кавалерственной даме ордена Св. Екатерины. Проживая на даче в Павловске, она нередко приглашалась к высочайшему столу, а в Петербурге удостаивалась посещений вдовствующей императрицы Марии Федоровны, с которой была дружна. Вот как она отправлялась в гости к императрице: «У кареты дожидались… два ливрейные рослые лакея: белый, как лунь, Ананий, годами старше бабушки, и молодой парень Петр, недавно привезенный из деревни. Бабушка садилась в карету. Но, боже мой, что за карета! Ее знал весь Петербург. Если я не ошибаюсь, она спаслась от московского пожара. Четыре клячи, в упряжи первобытной простоты, тащили ее с трудом. Форейтором сидел Федотка… Но Федотка давно уже сделался Федотом. Из ловкого мальчика он превратился в исполина и к тому же любил выпить. Но должность его при нем осталась навсегда… Кучер Абрам был более приличен, хотя весьма худ. Ливреи и армяки были сшиты наудачу из самого грубого сукна. На улицах, когда показывался бабушкин рыдван, прохожие останавливались с удивлением, или снимали шапки и набожно крестились, воображая, что едет прибывший из провинции архиерей. Впрочем, бабушка этим нисколько не смущалась. Как ее ни уговаривали, она не соглашалась увеличить ничтожного оброка, получаемого ею с крестьян…

Вся жизнь незабвенной старушки заключалась в разумном согласовании ее доходов с природною щедростью. Долгов у нее не было, напротив того, у нее всегда в запасе хранились деньги. Бюджет соблюдался строго, согласно званию и чину, но в обрез, без всяких прихотей и непредвиденностей. Все оставшееся шло на добрые дела» (166; 379–380).


Жизнь русского обывателя. От дворца до острога

Семья князей Юсуповых


Различались несколько типов светских людей: вельможа, джентльмен и грансеньор. Вельможа был в полном смысле благородный человек, большой барин, державший себя на равных, но слегка снисходительнодобродушно со всеми – от верхушки бюрократии до прислуги и обычно говоривший всем «ты», не исключая и «матушки-Государыни». Хлебосольство, доброта, щедрость, простота в обращении, иногда довольно ярко выраженный русский образ жизни во всем, начиная с кухни, сравнительно широкая образованность, впрочем отнюдь не демонстрировавшаяся, которые сочетались с большим богатством, позволявшим не вникать в низменные мелочи жизни, и знатное происхождение – вот характерные черты вельможи. Конечно, при большом богатстве и знатности можно быть и независимым в суждениях, и снисходительным. Главным образом, это был человек екатерининской эпохи, перешедший в александровское царствование. Вот отзывы о вельможах старого времени: «Князь Николай Борисович Юсупов был очень по своему времени образованный человек, получивший самое блестящее воспитание… Был очень приветливый и милый человек безо всякой напыщенности глупого чванства, по которому тотчас узнаешь полувельможу, опасающегося уронить свое достоинство…» (148; 168). Или: «Это был в полном смысле настоящий русский вельможа, благосклонный, приветливый и в то же время недоступный. Только люди, стоящие на самой вершине, умеют соединять эти совершенно разнородные правила», «с первого взгляда можно было узнать в нем приветливого, доброжелательного вельможу» – вспоминали московского генерал-губернатора князя Д. В. Голицына В. А. Соллогуб и Е. П. Янькова (166; 416; 148; 181).

Вернуться к просмотру книги Перейти к Оглавлению