Жизнь русского обывателя. От дворца до острога - читать онлайн книгу. Автор: Леонид Беловинский cтр.№ 148

Такой же, как «Звериада», песней был «Журавель», где в иронических, иногда грубых двухстишиях характеризовались все полки русской гвардии и армии: «Соберемся-ка, друзья, / Да споем про журавля! / Жура-жура-жура мой, / Журавушка удалой! / Начнем с первых мы полков, / С кавалергардов-дураков. / Кавалергарды-дураки / Подпирают потолки. / Жура-жура-жура мой, / Журавушка удалой…/ Разодеты как швейцары / Царскосельские гусары… / Кто два раза в день не пьян, / Тот, извините, не улан… / Тащит ментик на базар – / Это гродненский гусар… / А семеновские рожи / На кулек овса похожи… / А кто в бабах знает толк? / Это славный Конный полк… / Кто в старушках знает толк? / Кирасирский синий полк… / А какой полк самый б…ский? / Это гвардии Финляндский… / Кто без меры пьет мадеры? / Это конно-гренадеры… / Кто кобыл е…т ужасно? / То Лейб-Гвардии в запасном… / Бьют по морде на скаку / В Мариупольском полку… / Где Литовские уланки, / Там жидовки-содержанки. / Жура-жура-жура мой…» и т. д.

К началу XX в. нравы в военно-учебных заведениях стали смягчаться: менялись нравы в обществе и семье, менялся и состав учащихся, кроме самых «блестящих» заведений, вроде императорского Пажеского корпуса, куда по личному усмотрению Императора зачислялись отпрыски старинного дворянства и дети генералов, да Николаевского кавалерийского училища. Но ограниченность содержания учащихся осталась прежней, а для кадетов и юнкеров из бедных семейств была ужасающей: «Ввиду того, что по содержанию нас приравняли к юнкерскому курсу, жили мы почти на солдатском положении, – вспоминал А. И. Деникин. – Ели чрезвычайно скромно, так как наш суточный паек (около 25 копеек) был только на 10 копеек выше солдатского; казенное обмундирование и белье получали также солдатское, в то время плохого качества. Большинство юнкеров получали из дому небольшую сумму денег (мне посылала мать 5 рублей в месяц). Но были юнкера бездомные или очень бедных семей, которые довольствовались одним казенным жалованьем, составлявшим тогда в месяц 22 1/2 (рядовой) или 33 1/3 копейки (ефрейтор). Не на что было им купить табаку, зубную щетку или почтовые марки» (56; 39). Правда, генерал-майор Батюшин, учившийся в 90-х гг., но не в юнкерском, а в военном училище, именно Михайловском артиллерийском в Санкт-Петербурге, вспоминал обратное: «Обмундирование в училище, за исключением смазных сапог, было настолько хорошо, что подавляющее большинство ходило в отпуск в казенном обмундировании, лакированные сапоги же заказывало у сапожника Шевелева за 11–14 рублей большею частию в рассрочку» (8; 178). Возможно, роль в качестве обмундирования и играло то, что это было не провинциальное юнкерское пехотное училище, а столичное военное артиллерийское. Правда, отсутствие денежных средств у юнкеров отмечал и Батюшин (8; 177).

В военно-учебных заведениях строгой дисциплине, подкрепляемой «цуком» старших воспитанников, соответствовал и строгий распорядок дня. Так, в Морском корпусе побудка кадет происходила в 6 часов 30 минут, с 7 часов 15 минут, следовала пятнадцатиминутная гимнастика, затем пятнадцатиминутный утренний чай, с 8 до 11 часов – два урока, 30 минут на завтрак и свободное время, с 11 часов 30 минут до 1 часу – строевые учения, затем полтора часа на урок; с 2 часов 30 минут – час свободного времени, затем 30 минут на обед и с 4 до 7 часов свободное время, с 7 до 9 часов приготовление уроков, пятнадцатиминутный чай, а в 11 часов все ложились спать. «Это обилие свободного времени, не раздробленного на малые промежутки и не занятого чем-нибудь обязательным, способствовало развитию самодеятельности и самообразования; поэтому громадное большинство занималось по своему желанию тем, что каждого в отдельности интересовало: многие изучали историю, особенно военно-морскую, читали описания плаваний и путешествий, литературные произведения, занимались модельным делом или постройкой шлюпок и т. п. Я лично заинтересовался… математикой, изучая, большей частью по французским руководствам, университетские курсы, далеко выходившие за пределы училищной программы» (98; 58–59). В 1882 г. новый начальник училища, назначенный для искоренения духа «превратного толкования», ввел еще 4-й урок и ликвидировал свободное время, заняв его различными внеклассными занятиями.

Нравы в гражданских учебных заведениях, особенно общедоступных, были несравненно мягче. Закрытые гражданские учебные заведения, прежде всего Училище правоведения, собиравшие в своих стенах сливки дворянства, отличались не столько суровостью, сколько царившими здесь пьянством и развратом, в том числе противоестественным. Именно о правоведах была сложена известная песенка «Чижик-пыжик, где ты был? На Фонтанке водку пил»: училище находилось на Фонтанке, а правоведы носили прозвище «чижи» за желтые воротники мундиров и околыши фуражек.

Юнкера в столовой

Юнкера в спальне

В жизни учебных заведений, особенно военных и привилегированных закрытых, как Училище правоведения или женские институты, играло большую роль формальное или неформальное шефство над ними членов императорской фамилии. Августейшие шефы попросту подкармливали учащихся, особенно булками и сладостями, или иным образом помогали им материально из собственных средств: «Во время Рождественских и Пасхальных каникул, – вспоминал Н. Батюшин, – юнкера, остававшиеся из-за дальности расстояния до своих семей в стенах училища, могли ходить в театр хоть каждый день на счет Его (нужно – «Ее». – Л. Б.) Императорского Высочества Ольги Федоровны, супруги Великого Князя Михаила Николаевича. Ее Высочество вообще очень близко принимала к сердцу нужды юнкеров нашего училища. В случае серьезной болезни кого-либо из них расходы по лечению, вплоть до приглашения профессоров, покупки шампанского и пр. относились на счет Ее Высочества. После смерти Ее Высочества эти расходы покрывались из средств Двора Великого Князя Михаила Николаевича, который являлся как бы шефом училища» (8; 185). В. В. Стасов также вспоминал постоянную заботу принца Петра Ольденбургского об Училище правоведения.

В университетах, а во второй половине XIX в. и в большинстве высших технических учебных заведениях, ситуация была иной. Изначально дворянство предпочитало военную службу, и в университетах среди студентов было далеко не в большинстве. С другой стороны, плохо подготовленные разночинцы с трудом продирались к знаниям сквозь тернии, в числе которых было и преподавание профессорами-иностранцами на иностранных языках. Латынь, этот универсальный язык науки в XVIII в., уходила в прошлое. Зато на 1806 г. в Московском университете курсы натуральной истории и сравнительной анатомии, естествознания, народного права, химии, нравственной философии и астрономии были объявлены на французском языке, а «высокой геометрии», ботаники и немецкой литературы – на немецком. Вот и учись тут при отсутствии учебников: единственной возможностью для овладения наукой были восприятие на слух лекций на чужих и незнакомых или плохо освоенных языках и их конспектирование. Конечно, по мере появления кадров отечественных профессоров ситуация менялась, но учебников по-прежнему не было, и студенты были вынуждены коллективно создавать конспекты лекций, отдавать их профессорам для исправления и размножать кустарным способом. Из этого даже родился род студенческого предпринимательства.