От сохи до ядерной дубины - читать онлайн книгу. Автор: Владимир Губарев cтр.№ 55

– А Чернобыль?

– Существует один момент с Чернобылем, который мне непонятен… Кстати, в выходные дни просматривал литературу о Чернобыле и там встретил вашу книгу «Зарево над Припятью», которая вышла сразу же после аварии. И в ней есть интервью с академиком Доллежалем, главным конструктором реактора. Естественно, мне часто приходилось с ним беседовать до Чернобыля, во время Чернобыля, после Чернобыля. При всем моем преклонении перед Николаем Антоновичем так я и не смог добиться ответа на вопрос: что же произошло с реактором? Мне кажется, он и сам это не до конца понял… Много на эту тему мне пришлось говорить и с Анатолием Петровичем Александровым… И он тоже не смог до конца прояснить причины трагических просчетов науки и конструкторов. Да и сейчас есть неясности… Недавно я получил отчет из института с анализом всех работ, проведенных после аварии, и опять некоторый крен делается на ошибки персонала. Да, это все верно… Но мне вспоминается беседа с Зайковым – был такой секретарь ЦК. Он был далек от атомных дел, но сказал тогда абсолютно правильную фразу: «Но все-таки реактор не должен был взрываться!». Это – основа… Было много комиссий разного уровня, и все они пришли к выводу, что есть у реактора недостатки, однако конструкторы не смогли «перешагнуть» через собственные представления, и это в «чернобыльской истории» существует, такое надо учитывать… Работа на реакторе базировалась на строгой дисциплине, на ответственности, на инструкциях. Это был опыт Средмаша, и он был передан в другое ведомство, а там он не был воспринят в полной мере…

– Один из ваших друзей и соратников сказал так: мы делали атомные бомбы с единственным условием – они должны были обязательно взрываться, а те, кто перешел на конструирование атомных реакторов, не поняли, что их нужно делать такими, чтобы они никогда не взрывались! Атомщики вышли из одного гнезда, и для них главным всегда оставалось «изделие», а все остальное проще, безопасней… Разве не так?

– Может быть, и это… Но возвращаясь к Доллежалю и его заместителям, не покидает ощущение, что после создания серии промышленных военных реакторов, установок для подводного флота, появился элемент некоторого превосходства, самонадеянности…

– «Шапкозакидательства»?

– Неточное выражение… Когда делаешь такое опасное дело – будь это оружие или атомная станция, все время должен быть на самого себя взгляд со стороны. Это очень важно – критическая оценка самого себя, каждого своего шага. Причем это должно быть непрерывно, на протяжении всей жизни. Обязательно должен быть «второй я», который тебя оценивает критически… Нет четкой грани, когда уверенность превращается в самоуверенность, и вот здесь надо быть предельно осторожным…

– Вы стали директором Арзамаса-16, когда появился мощный конкурент на Урале – второй ядерный центр Челябинск-70. Такое соперничество помогало или вредило делу?

– Конкуренция приносила пользу – это очевидно. Что мне не нравилось: она не до конца была открытой. И прямо могу сказать, что со стороны руководства министерства нередко была прямая поддержка Челябинска-70. Могу привести конкретный пример. Мы в свое время делали аналог «Трайдента» – морские комплексы, но это была задача Челябинска-70. И там надо было решить проблему мощности при определенных габаритах, весовых и других характеристиках. В течение длительного времени уральцы получали мощность в несколько раз меньше – всего 25–30 килотонн… Молодые ребята-теоретики нашего института пришли с идеей, как увеличить плотность активных материалов в заряде, что даст возможность выйти по мощности на необходимые цифры. Рассмотрели мы это предложение и начали «двигать», то есть пошли расчеты, газодинамические и прочие испытания. Но скептики убеждали, что ничего не получится, мол, все равно зарядом будет заниматься Челябинск. Тем не менее работа шла, и более того – вышли на полигонные испытания, во время которых мы получили нужные параметры. Тут начался «бум»… У наших изделий был индекс «А», у челябинцев – «Р». Тогда-то нам и предложили объединить усилия, и изделие начало называться «РА». Но я-то понимал, что нашу букву скоро выкинут… Так через некоторое время и произошло… Нужно подниматься над мелкими обидами: было сделано главное, благодаря конкуренции удалось создать весьма эффективное «изделие».

– Челябинцы не скрывают того, что им была оказана такая помощь. Более того, они считают, что «перехват морской тематики» не состоялся, и они по-прежнему эффективно работали с фирмой Макеева…

– Таких историй вам в каждом центре расскажут множество… А работа была по-настоящему интересна, она захватывала полностью!

– А как вы попали в эту область?

– Было военное детство. Когда началась война, мне было восемь лет. Отец ушел на фронт. Все помыслы нас, мальчишек, были связаны с фронтом. Поэтому естественно, что после семилетки я решил поступать в Артиллерийское подготовительное училище в Ленинграде. Но не прошел по зрению, и военным я уже стать не мог. А тут ядерный взрыв в 49-м году, он и определил мой выбор. Жил я в то время в Вологде, но куда поступать, чтобы делать ядерное оружие? В то время ничего не было известно, полный «мрак»… Взял книгу «Куда пойти учиться?». Начал просматривать ее: если специальность не расшифровывается, то, значит, «спецфак», то есть то, что мне нужно. Так я приехал в МВТУ. Но на медкомиссии написали: «Годен. Кроме ИФ» – куда рвусь, не берут. ИФ – это инженерно-физический факультет. На конструкторский факультет приема не было… И вдруг ребята говорят, что есть еще Механический институт, мол, там то, что ищу… И поступил я на физико-механический факультет. Учишься, но далее «темный лес» – какая профессия, не очень ясно… Потом оказалось, что я попал на специальность, связанную с металлофизикой. То есть это конструкционные материалы. После четвертого курса нас – десять человек – вызвали к начальству и предложили перейти на новую специальность – «физика взрыва» – и после окончания института уехать на специальный «Объект». Так началась наша подготовка по специальным предметам уже в Институте химфизики. Нас принял тогда Николай Николаевич Семенов, очень тепло побеседовал с нами, а затем после завершения курса лекций поехали на практику в 1956 году в Арзамас-16.

– Необычно было?

– Нас посадили в вагон, сказали, чтобы нигде не выходили, пока не окажемся в тупике… А там вас, мол, встретят… Так и случилось. И уже на «Объекте» началась совсем иная жизнь. Я попал к Александру Сергеевичу Козыреву и поначалу занимался взрывчаткой. А затем Козырев начал исследовать проблему «обжатия с помощью ВВ малых масс трития» – пытались получить термоядерную реакцию без использования делящихся материалов. Я ушел вместе с ним на это направление… Ну и занимались отдельными ядерными зарядами… Кстати, на днях я завизировал проект указа президента о снятии с вооружения заряда, в разработке которого я вместе со своими коллегами участвовал. Когда-то, почти сорок лет назад, участвовал в рождении заряда, а сейчас поставил свою подпись, чтобы прекратить его производство и снять с вооружения.

– А как становятся в Арзамасе-16 директорами? Обязательно нужно иметь «свой» ядерный заряд?

– Желательно… Исполняющим обязанности директора меня назначили в конце 72-го года, а с 74-го был официально утвержден.