Мраморный лебедь - читать онлайн книгу. Автор: Елена Скульская cтр.№ 44

Мой первый муж задолго до нашего с ним развода позвал своего друга в лес на прогулку и там, не опасаясь, что их услышат, сознался, что время от времени просыпается ночью с мыслью о том, что убить меня было бы совсем не сложно. Я сплю, он, приподнявшись на локте, смотрит на меня и думает: накрыть лицо подушкой, подержать несколько минут, и всё будет кончено. Друг, поколебавшись, рассказал мне об этом странном признании. Я сразу вспомнила, что сквозь сон нередко чувствовала на себе внимательный взгляд, порой даже просыпалась и видела, что муж в темноте остановившимся взглядом упирается в меня. И даже вспомнила, что в такие минуты мне казалось, что он хочет меня убить.

Но спокойно засыпала каждый вечер. Сейчас я думаю, что, как и в детстве, в браке я долго воспринимала невыносимость сосуществования как норму, как единственно возможную модель семейного быта, построенную на обоюдной лжи, нетерпимости, плохо скрываемых изменах, истерической потребности бесконечно выяснять отношения, выкрикивая в лицо друг другу жалкие проклятья. Такая модель вполне допускала убийство.

Конечно, в сослагательном наклонении.

Когда мой племянник подрос и, как и положено двенадцатилетнему подростку, стал приносить в дневнике замечания за плохое поведение, две мои близкие приятельницы сказали мне:

– Лиля, дорогая, попытайся нас понять. Мы не хотим, чтобы наши сыновья дружили с твоим племянником: он катится по наклонной плоскости, а наши мальчики растут в нормальных полноценных семьях и их ждет яркое и блестящее будущее.

И пресекли отношения подростков.

Сын одной из них был застрелен в бандитской разборке; сына второй убил близкий родственник; мой племянник стал известным врачом.

Но это ничего не меняет в наших взглядах на жизнь.

Моя глухонемая бабка впала в кому, когда ей было под девяносто. Врачи сказали, что надеяться не на что. Она лежала дома, под капельницей, помочь ей было нельзя, а я все-таки дежурила возле нее ночами, мне было ее жалко. Моя сестра шепнула мне через неделю:

– Значит, так: еще немного подождем, а дальше ты введешь в капельницу содержимое этой ампулы, – и положила мне ампулу в халат. – Ты же понимаешь, я врач, сама не сделаю этого, а тебе по неосторожности можно, да никто и не заметит…

Я не проронила в ответ ни звука, дождалась ухода сестры и выбросила ампулу в мусорное ведро. Бабка тем же вечером умерла.

И всё это никак не сказалось на нашей жизни.

Как-то я гостила в семье друзей, у мужа и жены. И жена мне сказала за завтраком:

– Представляешь, Лилька, мне сегодня приснилось, будто ты забралась в постель к моему мужу. Просыпаюсь, а его нет рядом. Я выбежала в коридор, схватила топор и думаю – зарублю тебя сейчас. Но по дороге в твою комнату почему-то завернула на кухню, а он там сидит, читает, курит, – проснулся и не хотел меня беспокоить.

И мы засмеялись этой нелепице. И какой может быть в городской квартире топор?!

– Так привезли же вчера с дачи! – отвечают.

Если верить биографам, восемнадцати лет (за три года до совершеннолетия по английским законам) Шекспир обрюхатил дочку соседского фермера Энн Хетеуэй, бывшую на семь лет старше Уильяма; пришлось жениться. Сожалея о своей юношеской оплошности, может быть, проклиная свое малодушие, повлекшее его к алтарю, Шекспир всю оставшуюся жизнь самому себе и своим читателям доказывал, что иного выхода у него не было, ибо он не мог содействовать самому страшному злу – появлению на свет незаконнорожденных детей.

В нарушение всех гуманистических традиций Шекспир клеймит незаконное рождение, как бы заведомо толкающее дитя на путь порока и бесчестия. Откровеннее всего он высказывается в «Короле Лире», где Эдмунд, побочный сын Глостера, о котором отец говорит: «…мать этого молодца поняла меня с первого взгляда и получила сына в люльку раньше, чем мужа в дом», готов пойти на любые преступления, чтобы поквитаться с законным братом за обиду своего тайного рождения:

Природа, ты моя богиня! В жизни

Я лишь тебе послушен. Я отверг

Проклятье предрассудков и правами

Не поступлюсь, пусть младше я, чем брат.

Побочный сын! Что значит сын побочный?

Не крепче ль я и краше сыновей

Иных почтенных матерей семейств?

За что же нам колоть глаза стыдом?

И в чем тут стыд? В том, что свежей и ярче

Передают наследственность тайком,

Чем на прискучившем законном ложе,

Основывая целый ряд глупцов

Меж сном и бденьем? Да, Эдгар законный,

Твоей землей хочу я завладеть.

…………………………………….

И если мой подлог сойдет успешно,

Эдмунд незнатный знатного столкнет.

Эдмунд клевещет на законного Эдгара, уверяет отца, что Эдгар готовит отцеубийство, клевещет и на отца, обрекая его на истязания и ослепление, отдает приказ казнить Корделию и Лира, Корделию вешают, Лир умирает от горя, Эдмунд обольщает дочерей Лира Гонерилью и Регану, обручается с обеими, Гонерилья, движимая ревностью, подмешивает яд Регане, затем закалывается; в финале Эдгар подводит итог, обращаясь к поверженному брату:

Но боги правы, нас за прегрешенья

Казня плодами нашего греха.

За незаконность твоего рожденья

Глазами поплатился твой отец.

И все это из-за того, что засидевшаяся в девках Энн Хетеуэй сумела запугать Шекспира своим растущим животом. Впрочем, много ли гению нужно?

* * *

Тайны браков и тайны рождений волнуют Шекспира и в других трагедиях. Правда, там рифмы менее очевидны, но не менее для него существенны. В «Макбете», где «До срока из утробы материнской / Был вырезан Макдуф, а не рожден», дело ведь не в том только, что ведьмы обманули Макбета, обещав, что ни один из тех, «кто женщиной рожден», не в силах навредить ему. Во времена Шекспира кесарево сечение делали лишь женщинам, умершим во время родов – церковь требовала «вырезания» из трупа нерожденного ребенка: его следовало похоронить отдельно. Конечно, ребенок в каких-то случаях мог выжить. Но у Шекспира сказано: «до срока…» («untimely ripp’d»), то есть умерла мать Макдуфа не в родах, а раньше, и вероятность выживания у недоношенного Макдуфа была совсем ничтожной… Макдуф как бы пришел с того света, из небытия, вышел из мертвого тела, как из гроба, он сродни ведьмам, явившимся из мрака и втянувшим его в историю безумия и убийств. «Макбет» именно поэтому самая мрачная трагедия Шекспира, что победу в ней одерживает извлеченный из мертвой матери, нерожденный, тот, кто связан пуповиной со смертью. (Вполне соблазнительно было бы, учитывая интерес Шекспира к греко-римской мифологии и постоянным его к ней отсылкам, связать рождение Макдуфа с легендой о Цезаре, который гордился необычным и как бы более возвышенным, чем у прочих, появлением на свет – «был вырезан…, а не рожден», это придало бы Макдуфу и воинственности и героичности; можно было бы пойти дальше и сравнить историю появления на свет Макдуфа с рождением Афины из головы Зевса или Диониса из бедра Зевса, но Шекспир всегда создает свою собственную родословную персонажа, вынянченную на смутной, полубессознательной поэтической паутине, а не в люльке из ивовых прутьев.)