Смертельная схватка нацистских вождей. За кулисами Третьего рейха - читать онлайн книгу. Автор: Юрий Емельянов cтр.№ 47

Упадок же этих и других древних цивилизаций Розенберг объяснял исключительно проникновением в них «дегенеративных» рас. Культуре и этическим нормам нордических арийцев Розенберг противопоставлял культуру и мораль других древних народов. По оценке Розенберга нордические арийцы были носителями высокой культуры, образцами честности, прямоты, справедливости. Сирийцы же, этруски и другие древние народы распространяли, по его словам, низменную культуру, лживость, нечестность, обман.

Для противопоставления двух начал Розенбергу пришлось разделять пантеоны греческих и индийских богов, отделяя образы, рожденные фантазией «высшей» расы, от тех, что, по его мнению, были привнесены кошмарами, возникшими в головах «вырождающихся» рас. Он пытался выискивать германскую родословную у милых ему сердцу деятелей Возрождения и обнаруживать «сирийское» «этрусское» или иное «низменное» происхождение у тех художников и скульпторов, которые ему не нравились. Розенберг даже постарался разделить фараонов Египта на «арийцев» и «неарийцев», исходя из весьма произвольных оценок внешнего облика этих древних монархов, изображенных в изваяниях.

На протяжении всей книги осуждению подвергалась христианская церковь. Досталось Ватикану и католикам за преследования гугенотов, инквизицию и индульгенции. Острой критике был подвергнут апостол Павел, который, по словам Розенберга, внес иудейские начала в Новый завет. Розенберг писал: «Все христианские церкви создали учение о милости, как высшем таинстве христианства. Еврейское учение о «рабе Божьем», перешло в Рим… Оно еще цепляется за Павла, как непосредственного создателя этого учения».

Больше всего нападок Розенберг приберег для евреев: «При изучении истории и письменных памятников евреев не находишь ничего кроме усердной, бесконечной оборотливости, совершенно одностороннего сосредоточения всех сил на земном благополучии. Из этой, можно сказать, почти аморальной предрасположенности духа, вытекает и моральный кодекс, который знает только одно: выгоду для евреев. Отсюда следует допуск, даже одобрение, хитрости, воровства, убийства. Отсюда следует допускаемое религией и нравственностью лжесвидетельство, «религия Талмуда узаконенной лжи». Все естественно-эгоистические наклонности получают дополнительную энергию со стороны допускающей их «нравственности». Если почти у всех народов мира религиозные и нравственные идеи и чувства сдерживают чисто инстинктивный произвол и распущенность, у евреев же наоборот. Так уже 2500 лет мы видим вечно одну и ту же картину. Жадный до товаров мира еврей переезжает из города в город, из страны в страну и остается там, где меньше всего находит сопротивление суетливой паразитической деятельности. Его гонят, он приходит снова, один род истребляют, другой начинает ту же игру. Наполовину по-фиглярски и наполовину демонически, смешно и трагически одновременно, презираемый всей верховной властью и тем не менее чувствующий себя невиновным (потому что лишен способности понимать что-либо другое, кроме самого себя), тащится Агасфер как сын сатанинской породы по истории мира. Вечно под другим именем и тем не менее всегда лгущий, всегда верящий в свою «миссию» и тем не менее полностью обреченный на бесплодие и паразитизм, вечный жид составляет контраст Будде и Лао Цзы. Там покой, здесь хлопотливость, там доброта, здесь пронырливость, там мир, здесь глубочайшая ненависть против всех народов мира, там всепонимание, здесь полное отсутствие понимания».

Но из этого рассуждения не следовало, что Розенберг видел в восточной философии и религии нечто подходящее для Германии и Запада. Он спешил предупредить: «Нет ничего более неправильного, чем превозносить мудрость Востока, как соответствующую или превосходящую нас, что любят делать уставшие или потерявшие внутренний мир европейцы». Противопоставляя философию Лао Цзы германской философии, Розенберг писал: «Покой Гёте – это не покой Лао Цзы». Он ставил вопрос: «Не означает ли кажущийся красивым великий покой китайца внутреннюю невозмутимость души, оборотную сторону малоактивной внутренней жизни?» Осуждал он и индийскую философию. Он бил тревогу по поводу интереса на Западе к культуре Востока: «Мы должны быть защищены от людей, которые приходят сегодня и начинают высмеивать сущность великих Западной Европы, указывая на Индию и Китай как на величайшее, на которое мы, заблудшие европейцы, должны ориентироваться… Как бы льстиво не проникали в нас звуки, если мы на длительное время дадим им место, в духовном плане мы пропадем».

Отвергал Розенберг и культурное наследие России, с которым он был достаточно неплохо знаком с детства. В Мюнхене 20-х гг. знакомство Розенберга с русской культурой пригодилось ему лишь для того, чтобы привести свидетельства о «больной, сломленной русской душе». Инсаров был нужен Розенбергу, чтобы «доказать», что Тургенев не нашел в России русского героя. Он выхватил из романов Достоевского фразу о том, что «в России нет ни одного человека, который бы не лгал». Удивительным образом, что даже в своих атаках на Россию Розенберг называл «прекраснейшими» образы князя Мышкин и отца Зосимы. И все же он упоминал их лишь для утверждения о том, что христианские добродетели завели Россию в тупик. Он сослался на Чаадаева, писавшего о том, что «Россия не относится ни к Западу, ни к Востоку, что она не имеет твердых органичных традиций». Вслед за Чаадаевым он повторял, что «русский, единственный в мире, кто не внес ни одной идеи в множество человеческих идей и все, что он получил от прогресса, было им искажено».

Русскую историю России Розенберг излагал так, чтобы показать ущербность русского начала и созидательную роль нордического влияния. Повторяя азы «норманнской теории», Розенберг писал: «Однажды Россию основали викинги и придали жизни государственные формы, позволяющие развиваться культуре». Затем Розенберг постарался всемерно преувеличить вклад прибалтийских, остзейских немцев, то есть его соплеменников в развитии России. Он писал: «Роль вымирающей крови викингов взяли на себя немецкие ганзейские города, западные выходцы в России; начиная с Петра Великого, немецкие балтийцы, к началу XX века также сильно германизированные балтийские народы».

Розенберг утверждал, что этим «благотворным» влияниям «высшей» нордической расы противостояла деятельность «низменных» рас. Он писал: «Под несущим цивилизацию верхним слоем в России постоянно дремало стремление к безграничному расширению, неугомонная воля к уничтожению всех форм жизни, которые воспринимались как преграды. Смешанная с монгольской кровь вскипала при всех потрясениях русской жизни, даже будучи сильно разбавленной, и увлекала людей на поступки, которые постоянно повторяются в русской жизни и в русской литературе (от Чаадаева до Достоевского и Горького), являются признаками того, что враждебные потоки крови сражаются между собой и что эта борьба закончится не раньше, чем сила одной крови победит другую. Большевизм означает возмущение потомков монголов против нордической культуры, является стремлением к степи, является ненавистью кочевников против корней личности, означает попытку вообще отбросить Европу».

Чтобы охарактеризовать русский народ, Розенберг привел длинную цитату из Виктора фон Хена, посетившего Россию в XIX веке: «Они не молодой народ, а старый – как китайцы. Все их ошибки – это не юношеские недоработки, а вытекает из астенического истощения. Они очень стары, древни, консервативно сохранили все самое старое и не отказываются от него. По их языку, их суеверию, их праву наследования и т. д. можно изучать самые древние времена. Они бессовестны, бесчестны, подлы, легкомысленны, непоследовательны, не имеют чувства самостоятельности, но только в навязанных формах культуры, которые требуют развитой, самостоятельной субъективности; но неизменно нравственны, тверды, надежны, когда речь идет об их собственном древнеазиатском примитивном образе жизни. Они постоянный народ. Такой народ, по глубокому наблюдению Гёте, владеет техникой религии. И в древнерусских отраслях техники они действуют солидно во всем, где не требуется крепкой, основанной на самой себе индивидуальности, а требуется совместное производство, согласно унаследованным и предписанным каждому правилам: тогда они работают как бобры, муравьи, пчелы. Вся европейская промышленность в России до смешного убога: всё рассчитано только напоказ, на один момент, непрочно, приукрашено, все по новейшим высочайшим образцам на детский манер и в высшей степени несовершенно, грубо, с безвкусным подражанием». Люди-бобры, люди-пчелы, люди-муравьи, застывшие в своем эволюционном развитии и способные лишь неумело подражать настоящим людям, – вот таким представлялся Розенбергу русский народ.