Тайны серебряного века - читать онлайн книгу. Автор: Анатолий Терещенко cтр.№ 74

В 1937 г. я возобновила советское гражданство, а в июне 1939 г. получила разрешение вернуться в Советский Союз. Вернулась я, вместе с 14-летним сыном Георгием, 18 июня на пароходе «Мария Ульянова», везшем испанцев.

Причины моего возвращения на родину — страстное устремление туда всей моей семьи: мужа — Сергея Эфрона, дочери — Ариадны Эфрон (уехала первая в марте 1937 г.) и моего сына Георгия, родившегося за границей, но с ранних лет страстно мечтавшего о Советском Союзе. Желание дать ему родину и будущность. Желание работать у себя. И полное одиночество в эмиграции, с которой меня давным-давно уже не связывало ничто.

…Теперь о моем муже — Сергее Эфроне.

Сергей Яковлевич Эфрон — сын известной народоволки Елизаветы Петровны Дурново… и народовольца Якова Константиновича Эфрона… Детство Сергея Эфрона проходит в революционном доме, среди непрерывных обысков и арестов… В 1905 г. Сергею Эфрону, 12-летнему мальчику, уже даются матерью революционные поручения.

…В 1911 г. я встречаюсь с Сергеем Эфроном. Нам 17 и 18 лет. Он туберкулезный. Убит трагической гибелью матери и брата. Серьезен не по летам. Я тут же решаю никогда, что бы ни было, с ним не расставаться и в январе 1912 г. выхожу за него замуж.

В 1913 г. Сергей Эфрон поступает в Московский университет, филологический факультет. Но начинается война, и он едет братом милосердия на фронт. В октябре 1917 г. он, только что окончив Петергофскую школу прапорщиков, сражается в Москве в рядах белых и тут же едет в Новочеркасск, куда прибывает одним из первых 200 человек. За все Добровольчество (1917–1920 гг.) — непрерывно в строю, никогда в штабе. Дважды ранен.

Все это, думаю, известно из его предыдущих анкет, а вот что, может быть, не известно: он не только не расстрелял ни одного пленного, а спасал от расстрела всех, кого мог, — забирал в свою пулеметную команду».

Поворотным пунктом в его убеждениях была казнь комиссара — у него на глазах, — лицо, с которым этот комиссар встретил смерть. «В эту минуту я понял, что наше дело — ненародное дело».

Следствие шло долго. Военная коллегия Верховного Суда СССР 6 августа 1941 года осудила его к высшей мере наказания. Осужденного расстреляли 16 октября 1941 года в период сплошной суматохи в Москве, когда гитлеровцы были у ворот столицы. Не исключена попытка таким образом «разгрузить» места содержания заключенных или не дать возможности их оставить в живых — вероятность захвата Москвы была больше чем реальна.

* * *

Вот как описывает в своих воспоминаниях «На берегах Сены» прощание с Парижем Марины Цветаевой поэтесса белого зарубежья Ирина Одоевцева:

«Поэт Георгий Иванов спешно здоровается с ней.

Марина Цветаева смотрит на нас, прищурившись. Она очень близорука, но, казалось бы, из совсем не свойственного ей кокетства, не носит очков.

Наше появление ей явно неприятно. Она гордо выпрямляется и как-то вся ощетинивается, становясь — по своему собственному определению — тем «камчатским медведем без льдины», которого я привыкла видеть в гостях у «меценатов», где она всегда как будто готова принять бой. И сейчас она тоже как будто готовится к бою.

Она пожимает плечами.

— Просто чудеса в решете. Что ж? Я почти готова поверить. А ведь меня теперь большинство прежних на улице не узнает; не кланяются мне, отворачиваются от меня.

— Марина Ивановна, вы рады, что возвращаетесь в Россию? — задаю я ей вопрос, преследовавший меня весь вечер. — Очень рады?

Она качает головой.

— Ах, нет, совсем нет. Вот если бы я могла вернуться в Германию, в детство. Туда бы я хотела — там такие широкие площади и старинные готические здания. А в России все теперь чужое. И враждебное мне. Даже люди. Я всем там чужая.

Она вздыхает и замедляет шаг.

— Все же я довольна, что покидаю Париж. Я его изжила. Его больше не существует для меня. Сколько горя, сколько обид я в нем перенесла. Нигде я не была так несчастна. А когда-то в Праге — там я очень скучала — я мечтала, как хорошо будет в Париже. А в Париже Прага стала казаться мне чуть ли не потерянным раем. А теперь я еду в Москву. Сыну там будет лучше. Но мне?… Выперла меня эмиграция.

Она снова вздыхает.

У меня сжимается сердце. Мне ее мучительно жаль. И страшно за нее. Нет, нет, — ей нельзя ехать туда! Там ее ждет гибель. Там она погибнет, как погиб Мандельштам. И сколько других.

Мне хочется крикнуть ей: «Не уезжайте! Вам нельзя ехать». Но я не решаюсь. И она все равно не послушается меня. Даже если я стану перед ней на колени и буду умолять ее.

Она была права — эмиграция действительно «выжила» ее, нуждающуюся в любви, как в воздухе, своим полнейшим равнодушием и холодом — к ней.

Мы не сумели ее оценить, не полюбили, не удержали от гибельного возвращения в Москву. Не только не удержали, но даже, скорее, толкнули на этот пагубный шаг.

Я хотела бы хоть отчасти искупить свой грех. В том, что Марина Цветаева — прекрасный стилист, теперь согласны все. Не только прекрасный, но, по всей вероятности, лучший стилист нашего времени — лучше Бунина, Белого, Сологуба, Мандельштама…»

Именно таким образом поэтесса Ирина Одоевцева оценила класс творчества Марины Цветаевой — розы в букете представителей серебряного века.

Что же касается «выживания» ее из Парижа белой эмиграцией, конечно же Ирина не могла знать всех подробностей связи ее мужа Сергея Эфрона с советской разведкой, но даже если бы и знала, она бы никогда не намекнула о глубокой осведомленности об этом его жены — легенды поэтического мира Марины Цветаевой.

* * *

Как уже упоминалось выше, вскоре после возвращения из Парижа Марины Цветаевой была арестована их дочь Ариадна. Это был внезапный психологический удар по родителям. Ее допрашивали с пристрастием 20 суток. По ее признанию Генеральному прокурору 15 лет спустя, она напишет: «Меня избивали резиновыми «дамскими вопросниками», — в течение двадцати суток лишали сна, вели круглосуточные «конвейерные» допросы, держали в холодном карцере, раздетую, стоя навытяжку, проводили инсценировки расстрела».

Через месяц девушка «ломается и признается», что она и ее отец были связаны с иностранными разведками.

Нужно отметить, что дочь Сергея и Марины Ариадна или Аля, как ее называли дома, отцом была приобщена во Франции к патриотическому движению возвращения на Родину. Так, она организовала в «Союзе возвращения на Родину» молодежную секцию.

В марте 1937 года после отъезда отца она тоже получила разрешение на въезд в Советский Союз. Сбылась ее мечта, — став патриоткой под влиянием родителя, она едет на Родину, где «вольно дышится и весело живется». Ей хотелось именно в Советской России раскрыть свои творческие дарования. И вот уже в парижском журнале «Наша Родина» появляется ее очерк «На Родине», который явился прямо-таки панегириком Москве и ее жителям. В статье перечисляются достижения Страны Советов. Коснулась она даже заговора Тухачевского и его сподвижников — «на моих глазах Москва расправилась с изменой». А в конце статьи она воскликнула: «в моих руках мой сегодняшний день, в моих руках — мое завтра, еще много-много-много, бесконечно радостных «завтра».