– А что теперь сталось с твоим трамвайным кондуктором?
Беда, постигшая Мохаммеда, терзала Моргана целый год – тем более что в открытую он ни с кем говорить не мог. Теперь же заговорил, и это стало настоящим облегчением. Мохаммеда в конце концов, через четыре месяца, выпустили из тюрьмы, и он смог рассказать, что с ним произошло. По его версии событий, двое солдат из Австралии попытались продать ему винтовку, что было весьма соблазнительно, если учесть полное беззаконие, царившее в стране. Но Мохаммед отказался дать запрашиваемую цену, да еще и оскорбил продавцов, после чего из чувства мести они добились его ареста на том основании, что он якобы пытался склонить их к продаже оружия. Серьезное обвинение. Мохаммеда приговорили к шести месяцам каторжных работ и штрафу в десять фунтов. В тюрьме его били, плохо кормили и относились к нему с презрением.
Морган не до конца верил этой истории, но ничего не сказал из чувства преданности другу. В истории имелись и другие детали, о которых он тоже умолчал. Например, Моргану было известно, что друг его оказывал сексуальные услуги охранникам с целью облегчить свое положение, а также открыто говорил о своей ненависти к англичанам, которых называл жестокими, и о своем желании отомстить. Морган не стал об этом упоминать, чтобы не очернить одного друга в глазах другого.
Масуд, время от времени кивая, спокойно слушал.
– В Индии происходит то же самое, – сказал он наконец.
– Но, надеюсь, не так плохо?
– Плохо, совсем плохо. С англичанами и с вашей империей фактически покончено. Теперь это лишь дело времени. Вас вытеснят назад, на ваш маленький остров.
– Где ты являешься самым желанным гостем, добавил бы я, – сказал Морган.
Он так расстроился, что едва не плакал.
– Империя не моя собственность, – покачал он головой. – Почему ты не можешь этого признать, Масуд?
– Твоя империя – дружба, Морган. И я это очень хорошо знаю. Я просто шучу. И пожалуйста, помни, что в Индии ты всегда будешь желанным гостем. Хотя, похоже, ты и боишься туда вернуться.
– Ничего подобного!
– В таком случае когда же ты приедешь?
– Не знаю, – ответил Морган. – Пока не время об этом думать. Наверное, не скоро. Я должен позаботиться о матери. На время войны я оставил ее и не могу так быстро уехать вновь.
Но все-таки думать об отъезде он продолжал и вернулся к этому вопросу несколько недель спустя, перед самым отъездом Масуда. Морган отправился в Лондон, чтобы повидаться с ним. Непринужденно болтая, они сидели в саду, принадлежащем их общему другу, когда, казалось бы, совсем забытое чувство вдруг нахлынуло на Моргана.
– Наверное, – сказал он, – я должен снова поехать в Индию, если мне когда-нибудь суждено закончить свой роман.
– Твой роман! – воскликнул Масуд. – Твой индийский роман!
Мысль о нем словно впервые пришла Масуду в голову.
– Как он продвигается? – спросил он. – Ты скоро его закончишь?
– Мой индийский роман безнадежен, – искренне засмеялся Морган. – Мне следовало бы выбросить его.
– Чепуха! Ты умрешь от скромности! Я тебя слишком хорошо знаю. Это гениальная работа, и она почти завершена.
Но роман отнюдь не являлся гениальным произведением и до завершения был страшно далек. За прошедшие шесть лет – с тех пор как он начал «Мориса» – Морган практически не касался своего индийского романа. Правда, незадолго до возвращения в Англию он предпринял серьезную попытку вновь засесть за него, но выдержал лишь несколько дней. Обычно он работал спокойно и методично, но на сей раз слова никак не желали соединяться в более или менее разумные последовательности. В один из наиболее ужасных дней он, сидя в одиночестве в своей мансарде, был готов закричать – столь близким к безумию сделалось его состояние. После чего он вновь отложил роман, казалось, окончательно.
Вместо этого он занялся статьями и книжкой про Александрию. Каждую минуту он был занят, занят работой, но то, что он делал, не относилось к творчеству, и, осознав свое положение, он впал в уныние. Жизнь перевалила за середину, а все у него повторяется изо дня в день, одно и то же. Появилось небольшое брюшко, на голове значительно поредели волосы, а красноватый тон кожи носа стал постоянным. Он понял, что главные силы его уже потрачены, а лучшие времена остались позади. И он не думал, что когда-нибудь закончит свой индийский роман.
* * *
И тем не менее, после того как Масуд отплыл домой, роман стал с удвоенной силой беспокоить Моргана. Как и тогда, в Индии, – чем меньшее место в его жизни заполнял Масуд, тем больше требовала книга. Но теперь у него сложились престранные отношения со всем незаконченным материалом. Он разглядывал его словно бы на расстоянии, со всеми плюсами и недостатками. В книге содержалось нечто еще не оформленное, что притягивало его и манило. Но, чтобы продолжить, он должен был бы снова окунуться в этот мир и почти воочию представить его в своем воображении. Как сделать это, Морган не знал.
– Просто возьмите перо и пишите, – посоветовал ему Леонард Вулф.
Немного нашлось бы людей, перед которыми Морган мог обнажить свои писательские раны, но перед Вулфами – мог. Они были так внимательны! Хотя и не всегда его понимали.
– Не так это и просто, – протестовал Морган. – Ну, беру я перо. Я, так сказать, бью по клавишам, но пока произвожу только диссонансы.
– Будьте настойчивы! – учили его. – Ваши проблемы не так необычны.
– Вы думаете? – спрашивал искренне удивленный Морган, который полагал, что хромотой страдает он один.
– Недавно я перечитал свой роман, – продолжил он после минутного молчания. – И потерял всякую надежду.
– Прекратите бороться с самим собой, – увещевал его Вулф. – Нет, в самом деле, вы еще хуже, чем Вирджиния. Вы обязаны закончить роман. Имей я на то полномочия, я бы вам приказал.
Этот разговор был возможен только потому, что Морган с Вулфом остались наедине. Обычно Вулфы были заняты сверх меры, но в тот день многочисленные люди, составлявшие их окружение, куда-то разошлись. Морган знал всех и каждого в своем кругу, и как конкретные личности многие из них ему нравились; но когда они собирались вместе, он обычно уходил в себя. Люди, группировавшиеся вокруг Вулфов, были теснейшим образом связаны отношениями самыми интимными и меняли привязанности и объекты сексуального влечения с такой же легкостью, с какой иные люди меняют шляпы. Они были умны, но каким-то жестоким и язвительным умом, острие которого нередко направлялось как против врагов, так и против друзей. Мог ли Морган обнажить перед ними свои неудачи? Поэтому если и секретничал, то лишь с Леонардом и Вирджинией.
– Я сказал Масуду, – говорил он теперь, – что, вероятно, мне придется вернуться в Индию. Я многое забыл; слишком значительные события произошли в последнее время: Египет, война. Я писал о других вещах. Индия представляется мне весьма смутно.