– Ок, Босс, будет сделано.
Ему нравилось вечером просто покататься по Мемфису, проехать мимо студии «Сан», представляя, как Сэм, сидя за стеклом, управляет музыкантами на записи какого-то нового хита, как когда-то с ним, с неопытным мальчишкой, решившим попытать счастья. Наблюдать за одинокими прохожими, спешащими по своим делам, ведь простая жизнь ему теперь недоступна. Алекс никогда не думал, что будет скучать по нищим временам детства, когда носил ненавистные джинсы, работая за копейки, практически, засыпая на уроках, после ночной смены… Чистые девушки рядом, из таких же бедных семей. Но уже тогда он был изгоем, не таким как все, слушавшим «чёрную» музыку, одеваясь в яркую одежду, с извечной гитарой за спиной. Алекс закрывался от всех в своём маленьком мирке, где царствовали его мать и брат Джесси. Он мысленно обращался к брату в тысячный раз, прося у него прощения за преждевременную кончину, чувство вины с годами только усугублялось.
«Почему я остался в живых? Почему Бог выбрал меня?»
Долгие беседы с матерью на могильном холмике, бесконечные молитвы, доводившие его до полуобморочного состояния, а Грэйс с неумолимостью инквизитора заставляла вымаливать прощение.
– Да, мой мальчик, Джесси умер, дав тебе жизнь, теперь ты должен жить за двоих, чтобы твой брат, там, на Небесах, был доволен своей жертвой.
С тех пор он перестал спокойно спать по ночам, тревожность развилась в лунатизм, и мать, оплела его заботой и опекой, которые душили, не давая вдохнуть полной грудью. До тринадцати лет водила в школу, смущая подростка, не решавшегося противоречить строгой матери. Одноклассники насмехались над ним, называя «маменькиным сынком», и Алекс ещё сильнее привязывался к матери. Теперь она заменила ему всех: друзей, подруг. Со временем и те, и другие всё-таки появились в его жизни, но главным человеком так и осталась мать. С того дня как родители подарили ему гитару, он не расставался с ней, пытаясь научиться играть, на слух, ведь госпелы и блюз лились из каждого окна, в каждом дворе сидел темнокожий старик и вытягивал из струн тоскливые звуки, подпевая треснутым голосом…
«Печаль породила блюз»… Да, да именно так. В этой музыке слились воедино воспоминания о рабстве на плантациях, о жажде свободы, самореализации. А ведь со времён Гражданской войны так ничего и не изменилось: «белое отребье» соседствовало с чернокожими в бедных кварталах, «гетто», где жизнь не стоила и цента.
Родители пытались хоть как-то улучшить ситуацию, хватаясь за любую работу, отец сорвал спину, попал в тюрьму за подделку чека, тогда им с матерью пришлось особенно тяжело.
Алекс часто мечтал о том как заработает денег, купит родителям дом, и они будут счастливы, потому что не надо будет за гроши гнуть спину с утра до ночи…
И что теперь? Мечты осуществились, но мама недолго прожила в купленном сыном дворце. Оглушительный успех Алекса сначала вскружил голову, но потом наступило прозрение: тот милый, послушный мальчик уже не принадлежал ей: бесконечные турне, вереницы девушек, окружавших его… А эти автомобильные аварии, в которые Алекс не раз попадал, чудом оставаясь целым и невредимым.
– Остановись, сынок, пока не поздно, женись, нарожай кучу детишек, ведь ты заработал достаточно. Чего же ещё?
Сын погладил её по щеке, прошёлся длинными пальцами по густым волосам Грэйс, такими же, как у него.
– Мамочка, это невозможно, – его красивое лицо озарила улыбка, и он на миг превратился в её мальчика, принадлежавшего ей одной, но потом иллюзия развеялась.
Перед ней сидел молодой мужчина, рано повзрослевший, кое-где в волосах стала пробиваться ранняя седина, и он стал закрашивать её краской, по совету его нового менеджера, Полковника Тома Дженсона. Как же этот Полковник пугал Грэйс. Он смотрел на неё как удав на кролика, и она соглашалась со всем, что он говорил, и отдала в его руки самое дорогое, что у неё было, своего сына.
Глаза Алекса посмотрели куда-то вдаль…
– Я не могу без этого жить, понимаешь? Я живу ради этого, ради того электрического разряда в тысячу вольт, это не передать словами.
– Но ты же приходишь полумёртвый после концерта.
– Да, мамочка, это потому что я выкладываюсь на сцене полностью, выворачиваю себя наизнанку. Выходя на сцену я становлюсь другим человеком, диким, необузданным. И публике это нравится.
– Публике? – вскричала Грэйс – Да будь она проклята, эта публика, если ради неё приходится идти на такие жертвы!
– Жертвы? Какие жертвы, мама? Это моя жизнь.
– Я жертвую сыном.
По её щекам катились слёзы, Алекс обнял мать, убаюкивая, как ребёнка. Он привык выполнять функции старшего в семье. Отец всегда был слабовольным, идущим на поводу у властной жены, но теперь, благодаря сыну, не нужно было работать, и Уильям наслаждался бездельем.
Именно тогда были и первые неудачи в любви. Узнав, что её любимый человек больше не принадлежит ей одной, Дикси бросила его, пожелав удачи. Даже после смерти Грэйс, она отказалась остаться с ним.
– Извини, Алекс, но я не могу. Ты сделал свой выбор.
– Я же не прошу тебя спать со мной. Просто останься, поддержи. Помнишь, как раньше мы говорили ночи напролёт. Я скучаю по тем временам.
– У меня уже своя жизнь. И тебе в ней нет места.
Она так и не смогла другу детства простить его славы. Рядом с ним тогда уже были другие люди, другие девушки, их не надо было уговаривать, они приходили быстро и в больших количествах. Проведя с такой девушкой ночь, Алекс тут же терял к ней интерес. Но когда ему попадалась честная нетронутая девушка, он тут же принимался старательно за ней ухаживать… и не трогал её. Для этих целей были поклонницы, готовые на всё, чтобы попасть к нему в постель.
Иногда он сам приходил в ужас от своего цинизма, но добровольно отказаться от того, что само плыло в руки, не мог. На гастролях и в турне Алекс вёл разгульный образ жизни, вырвавшись из-под опеки матери, но приезжая домой вновь становился послушным мальчиком. Грэйс, читая статьи о сыне, вела с ним нравоучительные беседы.
– Не этому я тебя учила, откуда такая разнузданность? – строго пеняла она Алексу – Ты там хоть не куришь, не пьёшь?
– Нет, не курю и не пью.
– А девочки? Сколько их уже у тебя было?
– Не знаю, не считал, – на щеках Алекса заиграли желваки – мама, может хватит меня контролировать? Я уже взрослый.
– Не смей мне говорить, что я должна делать! – завелась Грэйс.
– Мама, успокойся, – пошёл на попятный Алекс.
– И это мой сын. Ты помнишь, чему учил нас пастор? Ты ведёшь развратный образ жизни. Что бы сказал Джесси? Ты будешь гореть в аду.
Только безграничная любовь к матери заставляла Алекса молчать в ответ на упрёки.
Грэйс. Склонив голову, он терпеливо выслушивал нотации.
– Если бы меня сейчас увидели мои поклонницы, – вдруг подумалось ему – сильно бы удивились.