На свадьбе Юнис сообщила гостям, что выбрала мужа, максимально похожего на ее отца, и этим сказано очень много. Большего комплимента жениху она сделать не могла, но история умалчивает, что по этому поводу думали жених и его семья. Родители Сарджа в данном случае скорее теряли сына, чем приобретали дочь. Сардж вливался в клан Кеннеди, а не наоборот, что и подчеркивалось фотографией на первой полосе Boston Globe, где запечатлели не молодых, а Юнис с отцом. Газетчики, прикормленные Кеннеди, взахлеб провозглашали это бракосочетание «одной из самых важных и ярких свадеб, когда-либо сыгранных в Америке». Венчание в соборе Св. Патрика провел кардинал Спеллман вместе с тремя епископами, четырьмя прелатами и девятью священниками, папа римский прислал свое апостольское благословение. Невеста была в роскошном платье от Диора, и, чтобы разрезать высоченный свадебный торт, ей пришлось встать на стул. На свадьбе присутствовали тысяча семьсот гостей. Как писала Boston Globe, «это был живой справочник “Кто есть кто в США”».
Джанет хотела для Джеки и Джона более спокойной, камерной свадьбы, однако ни Джон, ни его отец на это не согласились. Свадьба была важной вехой в политической карьере Джона. Невеста – красавица, нужно только не поскупиться на антураж и как следует преподнести событие в прессе, нравится это Окинклоссам или нет. Скромная ньюпортская церковь могла вместить только семьсот человек, зато Джо Кеннеди пригласил около тысячи четырехсот гостей на прием в Хаммерсмит. Чтобы окончательно утрясти все детали, он даже прилетел 12 июля в Хаммерсмит на воскресный ланч.
Джон провел с Джеки в Хаммерсмите уик-энд перед августовской поездкой, последней, которую совершал холостяком. Неизвестно, что думала об этом невеста, но, когда в сентябре они незадолго до свадьбы снова встретились в Хайаннисе, вела она себя очень спокойно. «Джеки вообще изменилась после помолвки, – вспоминал Чарлз Бартлетт. – Перестала быть бесшабашно-веселой. Забавно, она совсем не походила на девушку, отхватившую ценный приз. По-моему, Джеки тогда уже поняла, что связывает свою судьбу с ловеласом или даже не знаю, как его назвать. Но в те дни она не казалась мне очень счастливой, да и вообще…» Согласно другому источнику, Джеки позвонила жене некоего записного ньюпортского донжуана и спросила, как та уживается с мужем. В Хайаннисе во время четырехдневного приема для друзей жениха и подружек невесты она почти не выходила к гостям. Эйлин Боудон, одна из подружек невесты, писала: «Мне вправду кажется, что Джеки тревожилась по поводу замужества – тревожилась, что, войдя в эту семью, утратит индивидуальность. Очень тревожилась». Джеки дорожила собственной уникальностью и теперь опасалась, что ее, словно песчинку, смоет приливной волной Кеннеди.
Наэлектризованная атмосфера праздника захватила Эйлин: «Нам приходилось вставать и ночью веселить народ. В смысле, мне вообще-то медведь на ухо наступил, но я послушно пела вместе с Мартой [Бартлетт]. Надо так надо. Никогда не забуду тот день, когда играла в теннис с Юнис, причем играла отлично, потому что адреналин в крови зашкаливал. А всё Кеннеди. Мне кажется, они были такими сильными, поскольку находились в атмосфере постоянной конкуренции. Быть только лучшим, иначе нельзя. Кеннеди – интересная семья, они не только соревновались друг с другом, но были преданы друг другу до глубины души и в своем единстве противостояли остальному миру». Роуз Кеннеди, мать Джона, Эйлин описывала как «загадку». «Она как раз вернулась из Европы, когда мы у них гостили, и все семейство собралось и спело ей “Она отличный парень”». Совсем другое дело – Джо: «Мистер Кеннеди все держал под контролем. Секретарша расписывала для него распорядок встреч со внуками. Он был ревнителем строгой дисциплины, чувствовал ответственность за всех своих детей. Это даже не обсуждалось. Джо диктовал им, что делать, и они делали. Я бы не назвала его приятным человеком…»
Свадебное общество перебралось в Ньюпорт для продолжения празднеств до начала церемонии 12 сентября. В честь жениха и невесты за два дня до бракосочетания устроили коктейль, а Хью Окинклосс организовал мальчишник в клубе Клембейк, и жених дразнил отчима невесты, бросая после каждого тоста хрустальные бокалы в камин, на манер русских кавалергардов. На обеде накануне свадьбы Джон пошутил, что женится на Джеки, чтобы вывести ее из «четвертого сословия», как называли прессу, не то она как репортер, чего доброго, навредит его политической карьере. Джеки парировала, что он, мол, ухаживал за ней недостаточно романтично, и предъявила единственную написанную от руки открытку, полученную от Джона с Бермудских островов: «Жаль, тебя нет сейчас со мной». Один человек на этом обеде отсутствовал. Черного Джека не пригласили, хотя днем раньше он и был на репетиции свадьбы. В рубашке с крахмальным воротничком, в клетчатом жилете и желтом галстуке, он поверг собравшихся в изумление, поцеловав руку Джанет. «Наверное, после свадьбы с Окинклоссом Джанет никогда не была так близка к оргазму», – прокомментировал жених.
День свадьбы, которому полагалось стать в жизни Джеки самым счастливым, обернулся горьким разочарованием, но Джеки проявила мужество и самообладание, не показав, до чего ей больно. Черный Джек рассчитывал покрасоваться на свадьбе старшей дочери, как и на свадьбе Ли. Он похудел, потратил массу времени, чтобы привести себя в должную физическую форму, совершая в специальном прорезиненном костюме пробежки вокруг пруда в Центральном парке. Как отец невесты он забронировал номер в лучшем ньюпортском отеле, в «Викинге», неподалеку от церкви Св. Девы Марии, где состоится венчание. Как утверждает Гор Видал, Джанет отправила в отель своего зятя Майкла Кэнфилда «сказать бывшему мужу, что он, конечно, может прийти в церковь и подвести Джеки к алтарю, но на приеме ему появляться не следует», но при этом Майкл вовсе не спаивал Джека Бувье, как обычно рассказывают. «Майк Кэнфилд был настоящим джентльменом… Он исполнил свою миссию, чувствуя себя ужасно виноватым, но, по его словам, старина Джек принял новость стоически, а вот после ухода Майка отправился прямиком в бар…» Такой же «сюрприз» Джанет устроила и матери Гора Видала, когда выходила замуж его сводная сестра Нини, – разрешила ей прийти только в церковь, но запретила приезжать на празднование в Мерривуд.
Ли вспоминает тот эпизод с горечью: «Я никогда не видела отца ни под кайфом, ни пьяным вплоть до самого отвратительного дня в его жизни – дня свадьбы любимой дочери. Оно и понятно, хотя я, наверное, единственная, кто знал, каково отцу на вражеской территории, совсем одному. Мать в письме выразила надежду, что отец поймет, насколько ему не рады, передумает и не приедет, так, мол, будет лучше всего. Папа очень расстроился, что его не пригласили на обед накануне свадьбы, и, понятное дело, пошел и напился, раз ему запретили отдать любимую дочь жениху. Сразу после свадьбы я наняла маленький самолет, отвезла отца обратно в Нью-Йорк и на время определила в больницу. Особенно больно оттого, что он несколько месяцев ждал этого дня и готовился. Ведь кроме пристрастия к алкоголю у папы была еще одна слабость – огромное тщеславие. Поскольку он обожал Джеки, буквально души в ней не чаял, это событие было в его жизни одним из важнейших…» Запретить отцу появляться на свадьбе – большей жестокости по отношению к бывшему мужу и Джеки Джанет совершить не могла, но ее поступок демонстрирует всю глубину обиды на Черного Джека, которая по-прежнему жила в ней. Почему она не позволила ему прийти на торжественный прием в Хаммерсмите, если всего пять месяцев назад отплясывала с ним в Мерривуде? Ли сказала: «Женская месть беспощадна. Мама просто очень неловко чувствовала бы себя под одной крышей с папой. Но вообще-то я не понимаю ее мотивов. Мне кажется, с папой праздник бы прошел веселее, и сестра бы очень обрадовалась…»