Улан. Экстремал из будущего - читать онлайн книгу. Автор: Василий Панфилов cтр.№ 20

– Молодой человек, – со снисходительным апломбом сказал пожилой неряшливый медик-итальянец попаданцу, снимая с бугристого красного носа тяжелые очки в черепаховой оправе, – я понимаю, что учила вас деревенская знахарка, у которой, кроме трав, ничего нет… Но не надо равнять современную европейскую медицину с познаниями травницы! Лучшие умы пришли к выводу о целебных свойствах ртути, а копыто черного козла или моча священнослужителя – проверенные веками средства. Так что не демонстрируйте мне всю глубину вашего невежества. Ступайте!

В общем, попаданец плюнул, и с тех пор сперва его контуберния, а затем и уланы со всего капральства стали приходить к нему со своими болячками. За проблемы с почками или чем-то еще он не брался – в полку были достаточно грамотные травники, но вот вывихи, ушибы, растяжения и сотрясения мозга, как и порезы после неудачных схваток – вполне. Он даже научился зашивать раны. Пусть первые попытки были откровенно неуклюжими, но потом пошло на лад – тем более что особой альтернативы не было…

Вот и сейчас:

– Да это, может, и не надо зашивать, боярин? – просительно тянет здоровенный улан из соседнего эскадрона.

– Надо, Прохор, надо, – сурово сообщает Игорь, – рану твою если не зашить, то она два месяца может заживать. А там и зараза из-за этого пойдет. А зашью – там недельки через три все заживет.

Прохор тяжко вздыхает и согласно кивает.

– Готовьте стол, – обращается парень к уланам из контубернии, которые охотно берутся ему ассистировать.

– Та зачем меня на стол, на ем люди едят? – вяло возражает пострадавший.

– Цыть! Человек – всяко священней будет, чем хлеб, так что стол не пострадает. Да и что, прикажешь мне в три погибели над тобой горбиться?

Уложив раненого на стол и заранее подготовив все необходимое, вынужденный медик обмывает рану и сам моет руки. Затем следует аккуратный удар по сонной артерии, и пациент теряет сознание. Метод давно известный у адептов БИ, но, скажем так, рискованный. Так бы Игорь даже не попытался бы заниматься столь рискованным наркозом, но… С начала весны он стал чувствовать что-то… этакое, и раз работает – нужно пользоваться.

Прохор очухался уже когда обматывали ногу.

– Эт… Когда, боярин? Страшно ж…

– Да все уже, болезный, – успокоил его попаданец и сурово приказал сопровождающим: – Сейчас до хаты на руках тащите и проследите, чтоб сам никуда не вставал. Ведро поганое рядом поставьте, чтоб было куда нужду справлять. Ну дней через несколько можно будет и во двор ходить, но так, сторожко.

Те закивали истово и быстро утащили сослуживца.

Кстати, боярином его начали звать достаточно давно. Как понял парень, «Игорь Владимирович», по здешним понятиям, было что-то вроде «Ваше сиятельство». А обращаться так к рядовому как-то… Ну а «боярин» вроде как и ничего, чуть более фамильярно, но субординации не нарушает.

Вообще, сложилась достаточно странная картина – его упорно считали аристократом. Сам он не подтверждал (и не опровергал) этого, но порой доходило до смешного – все поступки, которые как-то выделяли его из толпы, немедленно приписывались именно аристократическому происхождению.

С одной стороны – вроде как и неплохо, попаданца еще ни разу не заставляли заниматься чем-то, помимо воинской учебы, ну разве что в карауле стоять. А с другой – пришлось следить за своими словами и поступками, что раздражало порой.

Выехали через несколько дней, и тот самый пострадавший ехал с ними на телеге – сам напросился, да и успеет выздороветь. Вообще же, полк поехал не в полном составе – около пятидесяти человек остались в слободе. В основном – молодняк (из набора Игоря поехал он один) и немногочисленные ветераны, оставленные как для обучения этого самого молодняка, так и для решения каких-то хозяйственных вопросов. Всего ехало чуть больше пятисот человек, ну такие в это время полки…

Подсознательно парень ожидал, что выезд будет напоминать кинофильмы, то есть стройные колонны, бравые усачи, трубачи… Действительность же оказалась намного более прозаичной – одних только телег набралось больше сотни, так что получилась не бравая колонна, а натуральный обоз.

А куда деваться – до создания грузовиков было еще ой как много времени, да и военное имущество было достаточно специфичным, чтобы его можно было легко достать. Седла, уздечки, запасные пики, подковы, походная кузня, имущество полковых сапожников и портных, запасы провизии, медицинская телега (заслуга Игоря) и много чего другого.

Доехав до определенной развилки, разделились, обоз поехал дальше, а сами уланы свернули. Здесь была традиция, что полк должен пройти через город, дескать, повышает патриотизм.

– Как дурики какие, – проворчал попаданец, но его мало кто понял, большая часть сослуживцев прямо-таки купалась во внимании горожан.

Как только выехали из города, он тут же перекинул одну ногу на седло и достал флейту. Уланы оживились – музыку здесь любили, так что подобные упражнения воспринимали исключительно положительно.

– Ты это, че-нибудь жалостливое могешь? – стесняясь, обратился к нему Никифор. На лицах остальных солдат было полное согласие, так что заиграл без лишних слов…

Немного минора не повредило, но когда проезжать пришлось через одну из деревень, где у многих улан были подружки, попаданец не удержался…

Зеленою весной под старою сосной

С любимою Ванюша прощается.

Кольчугой он звенит и нежно говорит:

«Не плачь, не плачь, Маруся-красавица».

Маруся молчит и слезы льет,

От грусти болит душа ее.

Кап-кап-кап – из ясных глаз Маруси

Капают слезы на копье.

Кап-кап-кап – из ясных глаз Маруси

Капают горькие, капают – кап-кап,

Капают прямо на копье.

Студеною зимой, опять же под сосной,

С любимою Ванюша встречается.

Кольчугой вновь звенит и нежно говорит:

«Вернулся я к тебе, раскрасавица».

Маруся от счастья слезы льет,

Как гусли душа ее поет.

Кап-кап-кап – из ясных глаз Маруси

Капают слезы на копье.

Кап-кап-кап – из ясных глаз Маруси

Капают сладкие, капают – кап-кап,

Капают прямо на копье.

На лицах появились улыбки, послышались шутки, и кое-кто из улан отстал, клятвенно обещая догнать, – вот только попрощается как следует со своей Марусей!

– Молодец, сильно настрой поднял, – сказал ему подъехавший поручик.

Вообще, случай с удачным внедрением поэзии был редким – всего несколько стихов и песен удостоились признания сослуживцев, и это при том, что он старался отбирать их очень тщательно.

«Да… здесь Высоцкого не «перепоешь», как ни старайся, – в один из «поэтических» дней сам с собой разговаривал парень, была у него такая привычка.

Вот взять, к примеру, «Прощание славянки»… Песня гениальная, но… Не подходит в принципе, там же есть такие строки – как «Где Илья твой и где твой Добрыня» и «Встань за веру, Русская земля». Красиво? Да охренеть как! Но вот здесь и сейчас это однозначно не пойдет. Почему? Так она очень хорошо ложится на чаяния староверов, против которых ведется настоящий террор. Илья с Добрыней – обращение к «Старине», да и «Встань за веру» – именно так говорят староверы. Так что… Мда, вряд ли из меня получится местный вариант Пушкина… А хочется, чего уж там врать самому себе».