"Горячие" точки. Геополитика, кризис и будущее мира - читать онлайн книгу. Автор: Джордж Фридман cтр.№ 83

Европейские успехи в покорении Северной Африки вызвали ответную реакцию — прокатилась серия восстаний против европейского владычества. В Египте был свергнут британский ставленник — король Фарук, новое правительство взяло контроль над Суэцким каналом в свои руки. Британия, совместно с Францией и Израилем, организовали вторжение с целью вернуть канал и, по возможности, сменить режим, но эта операция провалилась. В Алжире в пятидесятых годах произошло кровопролитное восстание против французского владычества. Алжирские мусульмане боролись за изгнание французских поселенцев из страны. В результате достаточно долгой борьбы европейцы были вынуждены оставить Северную Африку и вернуться в свои страны, что в какой-то мере воспринималось даже с облегчением, так как позволяло сконцентрироваться на восстановлении после Второй мировой войны.

Послевоенное восстановление было причиной еще одного глубокого процесса, предполагавшего взаимодействие исламского мира Северной Африки с Европой. По мере роста европейских экономик росла и потребность в рабочей силе. А самым близким и очевидным ее источником был исламский мир. Миллионы и миллионы мусульман стали перемещаться в европейские страны в поисках заработка. Конечно, такая миграция не преобразовала Европу коренным образом, но она ее изменила. Например, население Бельгии сейчас на 10 % мусульманское. В Великобритании доля мусульман приближается к 5 %, в Германии эта планка уже взята. Процент мусульманского населения европейских городов впечатляет еще больше: в Париже мусульман насчитывается по разным оценкам от 10 до 15 %, а Брюссель вообще на одну треть стал исламским.

Конечно, мусульмане всегда жили на северном берегу Средиземного моря. Самые очевидные примеры этого — Турция и Босния; Болгария имеет значительное мусульманское население. Однако волны миграции в последнее время серьезно отличаются по своему характеру от исторического заселения Европы мусульманами. Во-первых, массовость иммиграции. Во-вторых, география расселения мигрантов. Если такие города, как Барселона и Марсель, веками имели мусульманские общины, то сейчас мусульмане, причем не только средиземноморские, оседают в Лондоне, Брюсселе, Франкфурте, других североевропейских городах, которые ранее не встречались с такой массовой иммиграцией. Третья особенность — скорость, с которой растет мусульманское население Европы в результате миграционных процессов, начавшихся в шестидесятые годы.

Важно отметить, что волны миграции пришли в те страны, где общество не было готово принять иммигрантов в таких количествах, в первую очередь с точки зрения интеграции их в свою культуру и образ жизни. Неспособность некоторых европейских наций справиться с такими массами переселенцев имеет корни в природе политических режимов. Как об этом говорилось ранее, образование европейских национальных государств во многом происходило на основе чувства общей судьбы, которое вытекало из общности истории, языка и культуры. Вы были рождены венгром или испанцем. Вы имеете право получить гражданство другой страны, но натурализация, превращение в венгра или испанца в полном смысле этих слов через юридические процедуры противоречит самой сути понятия нации как сообщества людей с общностью крови или хотя бы общностью места рождения.

Европа старается решить эту проблему через мультикультурализм. Будучи не в силах в полном смысле превратить своих новых граждан в немцев или шведов и крайне не желая возвращаться к расизму, европейцы попытались принять мигрантов как граждан своих стран, одновременно признавая, что они не смогут в полной мере разделить культуру коренного населения. Но доктрина мультикультурализма предполагает, что иммигранты не только могут, имеют право оставаться отличными от традиционного общества, но даже и то, что их культура, менталитет и образ жизни, принесенные ими с собой, должны иметь равное право на существование с культурой, менталитетом и образом жизни, исторически присущими народам принявших их европейских стран. Конечно, на практике существует большая дистанция между декларациями и реальной жизнью. Идеи мультикультурализма отнюдь не так просто завоевывают умы рядовых европейцев.

Мультикультурализм и иммиграция сталкиваются еще с одним вызовом. Европа перенаселена. В отличие, например, от Соединенных Штатов, она физически не имеет столько пространства, чтобы принять миллионы переселенцев, по крайней мере на постоянной основе. Даже при постепенно и медленно сокращающемся естественным образом населении поворотом тенденции к его росту за счет иммиграции трудно управлять — особенно в самых благополучных странах. Доктрина мультикультурализма рождает реакцию в виде роста сепаратизма. Общность культуры ведет к желанию жить в окружении «своих». Принимая во внимание экономическое положение подавляющего большинства мигрантов (по всему миру), в мультикультурализме оказывается заложенной неминуемая сегрегация (если можно употребить тут такой сильный термин), вытекающая из стремления всех групп мигрантов жить среди своих. Поэтому почти повсеместно мусульманские иммигранты оказываются живущими в убогих и стесненных условиях. По всему Парижу разбросаны высотные жилые дома, ставшие пристанищем для тысяч мусульман и отделяющие одновременно их от французов, которые живут повсюду.

Кстати, и Соединенные Штаты не так далеко ушли от этого, правда, за исключением одной важной детали. В США вы вправе сохранять свои культурные особенности, но если вам не удастся принять и приспособиться к неким средним американским культурным и языковым нормам, то вы все время будете чувствовать себя в значительно мере исключенным из общества. Принимая эти нормы, вы получаете полный доступ к жизни, такой же, как у всякого американца. Ценой этого является в значительной степени отказ от своей первоначальной идентичности, за исключением, может быть, каких-то специфических блюд по выходным. Это — высокая цена, но не существует никаких формальных барьеров для того, чтобы стать американцем. В Европе дело с этим обстоит сложнее. Европейская культура богаче американской и является более древней и сложной. Для иммигранта стать, например, французом значительно труднее, чем американцем.

Мои родители очень любили довоенную Венгрию, но для меня так и не стала своей мысль о том, что они являются венграми. В конце концов, они были евреями, это значило многое, несмотря на то, насколько они впитали венгерскую культуру и образ жизни. Когда мы приехали в Соединенные Штаты, я был полон решимости быть настоящим американцем. Было только одно препятствие — я бросал бейсбольный мяч так же, как маленькая девочка, если цитировать моих одноклассников. Я приложил много сил, чтобы исправить этот недостаток. По достижении успеха меня приняли как своего. Когда я поступил в Корнелльский университет, я почувствовал некое отчуждение, но не потому, что я был евреем — там их было много. Причиной был мой акцент, или говор, который с головой выдавал то, что я приехал из неблагополучных районов Бронкса. А также то, что мои манеры более соответствовали поведению на школьном дворе опять же в Бронксе. Это было излечимо. В то время вокруг было много других иммигрантов, на которых можно было смотреть свысока. Конечно, в Штатах существовал антисемитизм, но он был слабым и фундаментально отличался от европейского. В Европе чужак оставался чужаком из-за того, что он был рожден на чужбине, а не из-за его плохих манер.