Круг невинных - читать онлайн книгу. Автор: Валентен Мюссо cтр.№ 64

Я думал о последних неясных местах, которые мой собеседник смог бы разъяснить, но тут дверь резко открылась, пропуская человека, который привел меня сюда. Даже не посмотрев в мою сторону, он произнес немного обеспокоенным тоном:

– Месье, полагаю, что вам следует идти. Есть новости.

4

Александр снова ощущал в себе состояние почти лихорадочной спешки. Тревога, которая только возросла с тех пор, как прошлое снова появилось в его жизни, достигла на сей раз своей наивысшей точки. Ему казалось, что вся его жизнь только и шла, что к такому неумолимому исходу: противостояние с теми, кто уже три года без передышки искал его. Ему удалось снова ускользнуть от них, и тем не менее…

В эту последнюю ночь в шале ему так и не удалось уснуть. Он уже привык к бессоннице, но знал, что эта ночь будет не такой, как другие: он больше не будет забиваться в свою нору, как раньше.

И тут снова проснулась вещь, которая всегда была в нем. Она больше не скрывалась, как до этого, в океанских глубинах, а спала под самой поверхностью, готовая внезапно появиться, как только это будет нужно. Это она приказала ему встать и больше ни секунды не оставаться в этом доме. Он быстро оделся, даже не зажигая свет, с изумительной ловкостью на ощупь находя все, что ему нужно. Дверь показалась ему слишком рискованным способом, поэтому он вылез через окно.

Снаружи воздух был чистым и свежим. Чистота атмосферы, такая же, как в Ницце, удивила его, и несколько секунд он жадно втягивал в себя ноздрями легкий бриз. Затем притаился в тени и принялся ждать.

Едва почувствовав уверенность, что все покинули шале, Александр ощутил, как его охватила глубокая тоска. То, что ему снова удалось от них ускользнуть, должно было бы утешить его, но он чувствовал нечто противоположное. Он слишком устал, чтобы продолжать бегство; ему хотелось бы, чтобы эта история наконец подошла к концу, не одним, так другим способом. В колючем холоде мартовской ночи он снова воскресил в памяти сказку, которую ребенком читал сотни раз: о лисе, которой браконьер повесил на шею бубенчик охотничьей собаки. Чем сильнее бежало бедное животное, тем сильнее бренчал колокольчик, заставляя лису думать, что ее преследуют. Зверь бежал через лес, не имея возможности дать себе хотя бы краткий отдых, и в конце концов умер от усталости. Вот кто он такой: животное, которое трепещет при малейшем звуке бубенчика.

Все смешалось в нем, как при игре зеркал. Ему недавно исполнилось семнадцать, и он уже столько всего знал. Картины его несчастной жизни, неуловимые и волнующие, следовали друг за другом без видимой логики, будто вереницы призраков, которые исчезают, чтобы уступить место другим, еще более ужасным картинам. Среди ужасных образов то тут, то там внезапно появлялись счастливые воспоминания, утлые суденышки, за которые он мог уцепиться. Вот так Александр с волнением вспоминал необъятный пляж в Биаррице, куда ездил ребенком.

Он снова ясно увидел огромное, усыпанное песком пространство, молодой месяц, огромное небо над собою – настолько яркое, что невозможно даже несколько секунд смотреть на него, сохраняя спокойствие и рассудительность, – и море, все из волнующихся полос всевозможных оттенков голубого и зеленого. Не ходи в воду, море сегодня слишком неспокойное. Во всяком случае, оно никогда не было особенно по вкусу маме. Юлия делала как лучше, она хотела защитить своего единственного ребенка. По иронии судьбы, именно она бросила его в пасть институту Карлье. Александр совершенно точно знал, что она его не простила. Он видел себя, бегущего по пляжу и еще не знающего, насколько его жизнь будет отличаться от жизни других мальчишек, играющих на этом же самом пляже. Тогда он еще был невинным, невиновным в преступлениях, которые совершатся позднее.

Теперь он осознает: он чудовище. Он всех их убил, этих людей; он чуть не подумал «несчастных» людей. Но нет, не несчастных, так как он не обычное чудовище – он повелитель иллюзий, чародей, способный подчинить целую вселенную своей воле; там, где остальные – всего лишь бессильные существа, затерянные в собственной слепой массе. Но посредственность его жертв ничуть не умаляет ужас совершенного им. Сегодня он не может больше списывать свои проступки на Левиафана, – Боже всемогущий, я поклялся никогда больше не произносить этого имени, – так как он больше не делал это без него.

Он и есть Левиафан.

Когда он спрашивает себя, кто же он на самом деле, его двойная личность затемняет ему разум: Александр или Стефан? Ни одно из этих двух имен не может отразить, кто он такой, поскольку каждый из тех, кто был им, в свою очередь, сам был двуликим, отмеченным непоправимой дихотомией [44] : невинный ребенок и ребенок-чудовище, любопытная зверюшка, существо, способное вновь подвергать сомнению века науки и картезианства [45] .

В прошлом году он принял важное решение, способное перевернуть его жизнь и бесповоротно выйти из состояния анонимности. Все началось гораздо раньше, с курса рационализма, который вел Фрюлани, его преподаватель по философии, человек, который больше всего на свете любил разрушать полученные идеи и двигаться в противоположном направлении методом доксы [46] . Его предмет был включен в учебную и научную программу.

– Каким бы ни был способ, которым мы воспользовались, чтобы рассмотреть научное понятие, именуемое материя, то, что входит в область науки, принадлежит к материальному миру и может быть изучено. Сверхъестественное – это название абсурдности. Или явления существуют и могут быть осмотрены и изучены, или они не существуют и являются всего лишь детскими сказками, не заслуживающими ни секунды внимания. Правда всегда конкретна.

Очень редко случалось, чтобы Александр принимал участие в занятии и высказывал свое мнение, но ему было невыносимо слушать Фрюлани – человека, который обожал говорить о вещах, в которых не разбирался. Поэтому в тот раз он возразил:

– У вас абсолютное доверие к науке, однако вы знаете, что она много раз заблуждалась и что многие истины, некогда установленные и принятые всеми, впоследствии были опровергнуты.

Взгляд Фрюлани оживился. Его обрадовало, что один из учеников наконец осмелился противоречить ему, не довольствуясь тем, чтобы внимать его словам.

– Я не считаю, что у меня «абсолютное доверие к науке», как вы говорите, но в одном я с вами согласен: наука далека от того, чтобы быть совершенным инструментом познания… она просто, как говорил скептик Карл Саган [47] , «лучшее, что у нас есть». Использование науки настоятельно необходимо, так как единственно применение рационального метода дает возможность стремиться к объективности.