Дипломаты, шпионы и другие уважаемые люди - читать онлайн книгу. Автор: Олег Агранянц cтр.№ 117

Увидав такое, мой пересмешник брат написал на пластинке Лещенко: «Моему юному поклоннику от Петра Лещенко».

Этого нам показалось мало, и мы изобразили автограф на пластинке Шаляпина.

Когда пластинки с автографами попались на глаза тете Клаве, она пришла в ярость. Наши доводы по поводу того, что надписи никак не портят запись, в качестве доказательства не принимались, и мы были изгнаны из дома.

На улице было холодно, и нам пришлось до ужина коротать время в теплом коровнике, рядом с коровой Афишкой, чьим парным молоком нас ежедневно поили.

Когда я потом рассказал эту историю Александру Николаевичу, он долго хохотал. Его почему-то особо смешило, что корову звали Афишкой.

— Выходит, что я дал автограф корове, — говорил он.

673. Еще о Вертинском

В те годы рассказывали анекдот о том, что, когда Вертинский въехал в Россию, то поставил чемодан на землю и нагнулся, чтобы поцеловать землю. Когда он поднялся, чемодан украли. «Я узнаю тебя, Россия!» — якобы воскликнул он.

Я спросил у Александра Николаевича, было ли это. Он засмеялся:

— Конечно, нет. А вот потом у меня чемоданы в поездах воровали два раза.

Распространены до сих пор рассказы о том, что Вертинский во время спектакля нюхал кокаин. Я не один раз бывал за кулисами во время его концертов. Ничего подобного не видел. Правда, иногда он выходил из гримерки с горящими глазами.

Сейчас я думаю, что, если он и использовал кокаин, то только для того, чтобы слушатели могли получить полное удовлетворение от его песен.

Много лет спустя в Монреале я был на концерте Шарля Трене. Ему было тогда 84 года. После двух-трех песен он еле уходил со сцены. Но через две минуты возвращался веселым и прыгал по сцене. Может быть, он тоже использовал наркотики, не знаю. Но я уверен, что он делал это для нас, слушателей. Он тоже был настоящим артистом.

674. Когда все девушки красивы

Ранней весной 1957 года я шел по Гоголевскому бульвару и увидел сидящего на скамейке Вертинского. Он меня подозвал. Я сел рядом.

— У меня к вам просьба. Летом у меня будут концерты в Москве. Я хочу, чтобы вы пришли со своими товарищами. Вы ведь юнкер или, как теперь называют, курсант. Пусть все видят, что мои песни любит молодежь, будущие офицеры. Приходите в форме.

Я пообещал.

— И еще одна просьба. Пусть все придут с девушками. Вы знаете, я заметил, что любая женщина, если она с военным, кажется красивой. А если еще и с юнкером…

К сожалению, просьбу эту выполнить я не смог: весной того года Александр Николаевич скончался.

675. Дважды Спирин

Мой знакомый Юра Спирин сочинял музыку.

Однажды он предложил мне написать текст песни на конкурс, объявленный ЦК комсомола. Я согласился. Через неделю песня была готова, и мы с Юрой поехали в ЦК.

По дороге он засомневался:

— Я не хочу, чтобы мое имя стало известным. Мне нужен псевдоним.

Стали придумывать псевдоним. Я предлагал, он не соглашался. Мне надоело:

— Возьмем газету. Ткнешь пальцем, не глядя. На какое слово попадешь, то и будет твоим псевдонимом.

Он ткнул пальцем и попал на рекламу какого-то театра, там шла пьеса «Кража». К моему удивлению, слово ему понравилось. И вместо «музыка — Юрий Спирин» мы написали «музыка — Юрий Кража».

В ЦК ВЛКСМ нас принял референт, занимающийся конкурсом. Он благосклонно отнесся и к музыке, и к тексту. Потом замялся:

— У вас такая фамилия… Кража… Я бы порекомендовал вам взять псевдоним.

Юра согласился, а я предложил псевдоним:

— Спирин.

— Прекрасно, — одобрил референт.

Песня была представлена на конкурс, никаких призов она не получила.

676. Мамин-Сибиряк

В конце пятидесятых мы с будущим поэтом-песенником Наумом Олевым (к сожалению, недавно скончавшимся) подрабатывали в «Московском комсомольце», писали стишки под карикатурами в отделе юмора. Заведующим отделом тогда был Золотарев (имя не помню, в Интернете найти не смог). Человек он был серьезный, и корректировал наши не первой пробы стишки достаточно сурово.

Однажды он отсутствовал целую неделю по каким-то делам, и мы оккупировали его кабинет. В первый же день нам позвонил хозяйственник и попросил пойти на склад выбрать портрет какого-нибудь писателя и повесить в кабинете. Мы пришли и увидели несколько портретов Мамина-Сибиряка.

— Два можно? — спросили мы.

— Берите, сколько хотите.

Мы взяли два портрета и повесили их в кабинете: один справа, другой слева.

Вернулся Золотарев. Портреты заметил сразу. Внимательно их изучил, потом покачал головой:

— Они одинаковые.

— Нет, — возразили мы. — Один Мамин. Другой Сибиряк.

— Все равно оставьте один, — распорядился начальник отдела юмора.

Что мы и сделали.

677. Урок редактирования

Одно время я подрабатывал в журнале «Пионер». Мне давали корреспонденцию со стихами. Я должен был выбирать лучшие и готовить их к публикации.

Писем было много. И стихи присылали отвратительные.

Однажды я получил стихотворение школьника из Кирова, которое оканчивалось следующим четверостишием:

Нас ожидает счастие и слава.

Мы поджигателем ответим грозно «нет».

За мир стоит советская держава.

Великий Сталин к счастью нас ведет.

Именно ведет, а не ведёт. Дело было, само собой разумеется, еще при Сталине.

Печатать было нечего, и я стихотворение исправил. Получилось так:

Нас ожидает мирный труд и слава.

Осудит поджигателей народ.

За мир стоит советская держава.

Великий Сталин к счастью нас ведёт.

Стихотворение было напечатано.

Через несколько недель меня вызывает главный редактор Лия Яковлевна Ильина (родная сестра С. Я. Маршака) и показывает письмо из ЦК партии. Оказывается, отец юного поэта пожаловался на меня за то, что я исковеркал стихи его сына.

Я объяснил ей, как было дело, но она была непреклонна: ты нарушил журналистскую этику. И меня уволили. На прощание Ильина меня напутствовала:

— Запомни: в письмах читателей ничего нельзя изменять.

— А что делать? — спросил я.

— Все очень просто: сам напиши стихотворение и подпишись любой фамилией. В этом случае никто на тебя жаловаться не будет.

678. Я войду в историю как коневод

Мы с братом часто ходили на ипподром. Ближайшим родственникам директора конного завода играть было запрещено, и Геннадий занялся оценкой резвости рысаков. Решив, что прежние методы оценки примитивны, он всерьез увлекся выведением новой формулы.