– Да, сомнения нет, это митинг, – промолвил Фикс. – И вопрос, который его спровоцировал, наверняка, из самых животрепещущих. Не удивлюсь, если окажется, что здесь замешано Алабамское дело и претензии к Англии, хотя там все уже решено.
– Возможно, – невозмутимо обронил мистер Фогг.
– Как бы то ни было, – продолжал Фикс, – здесь болеют за двух соперников: достопочтенный Кэмерфильд против достопочтенного Мэндибоя.
Миссис Ауда, опираясь на руку Филеаса Фогга, изумленно взирала на эту бурную сцену, между тем как Фикс, обратившись к одному из стоявших рядом, хотел было спросить, что за причина этого народного смятения. Но тут движение в толпе еще усилилось, крики «ура!», сдобренные бранью, грянули с новой силой. Древки флагов превратились в наступательное оружие. Рук не стало видно – всюду мельтешили одни сплошные кулаки. На крышах остановившихся карет и застрявших в пробке омнибусов граждане обменивались нешуточными тумаками. В ход пошло все, что способно послужить метательными снарядами. Сапоги и башмаки описывали в воздухе весьма впечатляющие траектории. Среди воплей толпы, кажется, послышалось даже несколько револьверных выстрелов – как последних аргументов в деле утверждения национальных традиций.
Докатившись до лестницы, драка уже захлестывала ее нижние ступени. Похоже, одна из партий отступала, но неискушенным зрителям было невдомек, кто берет верх: Мэндибой или Кэмерфильд.
– Думаю, нам было бы разумнее убраться отсюда, – сказал Фикс. Сыщику совсем не улыбалось, чтобы «его вора» зашибли случайным ударом или впутали в скверную историю. – Если во всем этом как-нибудь замешана Англия, в нас, чего доброго, узнают англичан и могут здорово помять в этой свалке!
– Английский гражданин… – начал было Филеас Фогг.
Но докончить фразу английскому джентльмену помешали. За его спиной, на площадке перед лестницей, раздались ужасающие вопли:
– Ура! Гип-гип-ура Мэндибою!
Это прибыл на подмогу свежий отряд болельщиков названной персоны, потеснив с фланга сторонников Кэмерфильда.
Мистер Фогг, миссис Ауда и Фикс оказались между двух огней. Уклоняться от боя было поздно. Люди, вооруженные тростями со свинцовыми набалдашниками и кастетами, напирали на них неудержимым потоком. Филеаса Фогга и Фикса, заслонявших молодую женщину, сильно помяли. Флегматичный, как всегда, мистер Фогг пробовал отбиваться посредством того естественного оружия, которым по милости природы владел каждый англичанин. Но тщетно. Субъект самого богатырского сложения с рыжей бородкой и багровым лицом, похоже, предводитель этой банды, занес над мистером Фоггом свой жуткий кулак, и джентльмену бы не поздоровилось, если бы не Фикс, самоотверженно принявший удар вместо него. Огромная шишка тотчас же вскочила у детектива под шелковым цилиндром, а последний превратился в простую шапочку.
– Янки! – обронил мистер, уничтожив своего противника взглядом, исполненным глубочайшего презрения.
– Английский хлюпик! – фыркнул тот.
– Мы еще встретимся!
– Когда вам угодно! Ваше имя?
– Филеас Фогг. А ваше?
– Полковник Стэмп Дабл-ю. Проктор.
Тут накатила очередная волна людского моря, Фикса сбили с ног. Когда же он поднялся, его одежда была изодрана. Дело обошлось без серьезных ранений, но дорожное пальто сыщика распалось на две неравные части, а брюки приобрели сходство с теми штанами, из которых некоторые индейцы, прежде чем их надеть, вырезают все, что меж штанинами, – ничего не поделаешь, это для них вопрос моды. Зато миссис Ауда была по сути избавлена от неприятностей, пострадал один Фикс, получивший удар полновесным полковничьим кулаком.
– Спасибо, – сказал инспектору мистер Фогг, когда они выбрались из толпы.
– Не за что, – отвечал Фикс, – Однако пойдемте.
– Куда?
– В магазин готового платья.
Этот визит действительно был неотложной надобностью. Костюмы Филеаса Фогга и Фикса превратились в такие лохмотья, как будто эти два джентльмена подрались, себя не пощадив, в честь достопочтенных Кэмерфильда и Мэндибоя.
Час спустя оба уже были прилично одеты и обзавелись новыми шляпами. А уж потом вернулись в «Интернациональ».
Там своего хозяина уже ждал Паспарту, вооруженный полудюжиной шестизарядных капсюльных револьверов-кинжалов. Когда рядом с мистером Фоггом он заметил Фикса, лицо его омрачилось. Но миссис Ауда успокоила парня, в двух словах рассказав ему о случившемся. По-видимому, Фикс и вправду больше не был врагом и даже стал союзником. Паспарту убедился, что детектив держит свое слово.
Покончив с обедом, вызвали экипаж, который должен был отвезти на вокзал путешественников и их пожитки. Садясь в него, мистер Фогг спросил Фикса:
– Вы больше не видели этого полковника Проктора?
– Нет.
– Я вернусь в Америку и найду его, – холодно произнес мистер Фогг. – Не подобает, чтобы британский гражданин позволил так с собой обращаться.
Инспектор, усмехнувшись, промолчал. Как видно, мистер Фогг относился к той категории англичан, которые не допускают дуэли у себя на родине, но за границей, если надо защитить свою честь, могут и подраться.
Было без четверти шесть, когда путешественники прибыли на вокзал и застали поезд уже готовым к отправлению. Входя в вагон, мистер Фогг заметил железнодорожного служащего и подозвал его, чтобы спросить:
– Друг мой, сегодня в Сан-Франциско произошли какие-то волнения, не так ли?
– Обычный митинг, сударь, – отвечал железнодорожник.
– Но мне показалось, что на улицах царило чрезвычайное оживление.
– Да нет же, просто митинг. Предвыборный.
– Главнокомандующего выбирали? – спросил мистер Фогг.
– Нет, мирового судью.
Удовлетворившись этим ответом, мистер Фогг вошел в вагон, и поезд помчался на всех парах.
Глава XXVI
где рассказано о путешествии в экспрессе Южной Тихоокеанской железной дороги
«От океана до океана» – так американцы называют великую железную дорогу, пересекающую Соединенные Штаты в самом широком месте их территории.
По сути она разделена надвое: на Южную Тихоокеанскую дорогу между Сан-Франциско и Огденом и Тихоокеанскую – между Огденом и Омахой. Там сходятся пять железнодорожных линий, обеспечивающих регулярную связь Омахи с Нью-Йорком.
Таким образом, Нью-Йорк и Сан-Франциско теперь соединены непрерывной металлической веткой длиной не менее чем в три тысячи семьсот восемьдесят шесть миль. Между Омахой и Тихим океаном железная дорога пересекает местность, часто еще посещаемую индейцами и дикими зверями, – обширную территорию, которую около 1845 года начали заселять мормоны, изгнанные из Иллинойса.
Некогда даже при самых благоприятных обстоятельствах на путь от Сан-Франциско до Нью-Йорка тратили шесть месяцев. Теперь для этого требуется семь дней.