— Вот как, в самом деле?
Он был в невыносимом расположении духа, но Кэрол тем не менее находила его забавным. Несмотря ни на что он все еще остается ее сыном. И сыном Джима.
— Я хочу, чтобы ты вернулась в Нью-Йорк и начала обращать дом и все прочее — и все прочее — в наличные. Потом укажу, куда вложить капитал.
Кэрол улыбнулась.
— Как мило с твоей стороны. Прямо Бернард Барух с «Улицы Сезам»
[11]
.
Его темные глаза вспыхнули.
— Не шути со мной, я знаю, что делаю.
Кэрол понимала, что ее колкости не имеют под собой никаких оснований. Но вполне понятны, если учесть, что мать с сыном продолжают борьбу за власть.
— Нисколько не сомневаюсь.
— Только есть одна вещь, — продолжал он, и голос его смягчился и зазвучал почти нерешительно. — Когда приедешь в Нью-Йорк...
— Я не сказала, что поеду.
— Поедешь. Это и твои деньги тоже.
— Знаю. Но мы не можем терять проценты по закладным и дивиденды, которые уже имеем. Зачем рисковать?
Он удостоил ее одной из своих крайне редких улыбок.
— Затем, что мне интересно посмотреть, как быстро я их смогу увеличить. — Улыбка исчезла. — Когда приедешь в Нью-Йорк... будь осторожна.
— Разумеется, я...
— Нет. Я хочу сказать, будь начеку. Остерегайся каждого, кто спросит о твоем ребенке. Отвечай, что у тебя был выкидыш. Никто не должен знать о моем существовании, особенно...
Что-то было в глазах Джимми. Что-то, чего Кэрол никогда раньше не видела.
— Особенно кто?
Тон Джимми стал серьезным и мрачным.
— Остерегайся рыжего человека лет тридцати с лишним.
— По-моему, в Манхэттене таких полным-полно.
— Таких, как он, нет. Кожа оливковая, глаза голубые. Он только один такой. Он меня ищет. Если такой человек появится возле тебя, или попытается заговорить с тобой, или ты просто увидишь кого-то, похожего на него, немедленно звони мне.
Кэрол поняла, что Джимми боится.
— Звонить тебе? Зачем? Что ты сможешь сделать?
Он отвернулся и посмотрел в окно.
— Спрятаться.
Ноябрь
Глава 6
Лизл бросила взгляд на настольные часы, закончив последнюю проверку расчетов. Полдень. Идеально уложилась в срок, И проголодалась. Натянула жакет, прихватила подушку, выскочила в коридор.
Эл Торрес, коллега-профессор, проходил мимо, поднимался по лестнице, поеживаясь в легком спортивном костюме.
— Собрались в кафе, Лизл?
— Нет, Эл, сегодня у меня завтрак с собой в пакете.
— Опять?
— Я на диете. Все рухнет, если я попаду в эту грязную обжираловку.
Он засмеялся.
— Похоже, вы по-настоящему взялись за дело. И у вас здорово получается. Умная девочка!
Лизл собралась упрекнуть его за «умную девочку» — помилуй Бог, ей тридцать два года, — но сообразила, что он сказал это без всякой задней мысли. У него две дочки, и он, должно быть, просто привык произносить эту фразу.
Она вытащила из старенького факультетского холодильника свой завтрак, заглянула в пакет: четыре унции творога с кусочками ананаса, две морковки, два корешка сельдерея и диетический напиток «Доктор Пеппер».
Она облизнулась.
«Вкусненько-превкусненько, прямо жду не дождусь...»
Однако результат налицо. Благодаря трехмильной пробежке каждое утро и строжайшей диете в течение дня, она всего за шесть недель сбросила пятнадцать фунтов. И чувствует себя как нельзя лучше.
Лизл пошла к вязу. Уилл был там, перед ней, сидел на свежеопавших листьях, разворачивая гигантский сандвич. У нее слюнки потекли при виде просоленной говядины толщиной в дюйм, заложенной между Толстенными ломтями ржаного хлеба.
— Вы специально покупаете такие штуки, чтобы устраивать мне пытку, правда?
— Нет. Я покупаю их, чтобы устраивать пытку себе. Вы, южане, понятия не имеете о надлежащем приготовлении соленого мяса. Может быть, с виду оно ничего себе, но с точки зрения вкуса это лишь бледное подобие сандвичей, которые люди в Нью-Йорке едят каждый день. Чего бы я только не дал за горячую пастрами из деликатесной лавки «Карнеги».
— Ну так поезжайте и съешьте..
Уилл на секунду отвел глаза.
— Возможно, когда-нибудь я так и сделаю.
— Вы говорите как истинное дитя Нью-Йорка. Я думала, вы выросли в Вермонте.
— Я жил в разных местах на севере, тюка не перебрался — Он вдруг подался вперед и уставился на ее грудь. — Новое украшение?
«Не думай, что я не вижу, как ты уводишь разговор своего прошлого», — мысленно произнесла она, улыбаясь и беря в руки раковину, висящую на золотой цепочке.
— И да, и нет. Цепочка давно валялась в шкатулке раковина всегда была у меня. Я просто однажды решила составить из них одно целое.
— Что это за раковина? Очень красивая.
— Она называется каури. Собственно говоря, на островах южных морей люди пользуются ими вместо денег.
Это была раковина Раф. Пару недель назад Лизл полезла в коробку из-под ботинок и вытащила ее. Сверкающая каури со сложным пятнистым узором. Прекрасная — как Раф. Ювелир просверлил дырочку, и получился медальон. И только самой Лизл известно, что он означает.
Через секунду Уилл снова вытаращил глаза, на сей раз на скудное содержимое ее пакета, выложенное на бумажную салфетку.
— Я смотрю, вы все держитесь этой диеты.
— Вот именно, держусь — цепляюсь ногтями. Шесть недель на растительной пище. Мне даже нравится. Выскакиваю из постели каждое утро в предвкушении мириадов поджидающих меня вкусовых ощущений.
— Вы добились неплохих результатов. Я хочу сказать, в самом деле заметна разница. Может, уже достаточно сброшено, чтобы чуточку сжалиться над собой?
— Нет, пока не добьюсь положенного мне веса.
— А именно?
— Ста тридцати фунтов. Еще пятнадцать.
Ого-го! Она сбрасывает вес — запросто! Не скажешь, что для Уилла это что-нибудь значит. Когда ее нет рядом с ним он кажется, моментально превращается в настоящего сфинкса. Но и этот шанс ей не хочется упускать. — По-моему, вот так, как есть, замечательно.
— Существуют расчетные таблицы. Согласно им, женщина среднего сложения, ростом в пять футов пять дюймов, как я должна весить около ста сорока. Может быть, для нормальной жизни это вес оптимальный, но он не годится для той одежды, которую я желаю носить.