Азъ есмь Софья. Царевна - читать онлайн книгу. Автор: Галина Гончарова cтр.№ 18

До последнего глядела Ежи вслед его любовь его Басенька, но ни плакать, ни уговаривать рыцаря остаться даже и не пыталась. Понимала, что может, и послушается он ее, да горше смерти будет храбрецу подобная доля. И знал Ежи, что как только скроется с ее глаз отряд — пойдет она в костел и станет молиться денно и нощно, чтобы сберегла его Матерь Божия от пуль и сабель. Чтобы сохранила его любовь той, которая стала его дыханием, его сердцем, его верой и небом. Порознь они жить уже никогда не смогут — не живет разрубленное надвое тело…

Не столько ради родины шел он на бой, сколько для любимой женщины, надеясь, что после войны и дети будут у них, и счастье, которого оба так жаждали — и не могли осознать в полной мере, пока родную землю сотрясали войны и невзгоды.

— Все ли знают свои задачи?

Мужчины закивали. Кое‑кто проверил мешки у седел.

— Тогда — вперед!

Почти тысяча всадников ринулась волной на берег.

Турки, усталые после переправы, не успели оказать достойного сопротивления.

Их топтали, рубили, жгли, молча — и это было страшно. Только сверкали в темноте белые зубы на выпачканных сажей лицах, сверкали сабли, да развевались белые шарфы, повязанные на руку, дабы отличать своих от чужих.

Турки и татары кричали, бегали, орали, но все было бесполезно. Только в паре мест вспыхнуло сопротивление, но кто мог противиться конникам, которых вел сам Ежи Володыевский?

Лихой пан был страшен. Он рубился с седла, как бог, разваливая противников от плеча до пояса, резал турок и татар, как баранов — и никто не мог противостоять ему.

На противоположном берегу увидели, подняли тревогу, но поздно, слишком поздно… да и плоты покамест еще здесь…

Огня на них — и смолы! Пусть горят, пусть полыхают! Каждый день — наш!

— Огонь!!!

И громовой в ночной тиши сигнал, после которого ярко вспыхивают факелы.

Ежи знал, что захватить оружие или припасы не удастся. У них только одна возможность — налететь, ударить, пока не заговорили пушки, предусмотрительно выставленные турками на том берегу — и они торопились. И успевали, в последнюю минуту, но успевали…

Каждый кавалерист в эту ночь убил самое меньшее по три противника, а иные и поболее. Кого стоптали конями, кого просто сбили с ног — никто не разбирался. Потому что на плоты, на шатры, на мешки летела заранее нарезанная веревка с кусками смолы — и вспыхивала ярким пламенем. И попробуй, потуши!

— Все назад!!! Отходим!!!

Володыевский кричал что есть силы — и держащийся рядом оруженосец тут же протрубил в рог, подавая сигнал, его подхватили другие рога — и вся масса конников хлынула прочь от потоптанного и поруганного лагеря, дорезая по дороге тех турок, которые попадались под копыта коней.

Они успели уйти в последний момент, когда заговорили турецкие пушки. На том берегу поняли, что беречь своих больше не стоит, они все равно погибают — и надо наносить хоть какой урон врагу. Именно поэтому поджигали в последний момент и только несколько десятков человек. И они тоже ушли без потерь. Напротив, турки нанесли себе большой урон своими же ядрами, не разобравшись, что врагов уже нет и мстить некому…

Из переправившихся через Днестр семи тысяч янычар в эту ночь в живых осталось не более полутора — двух тысяч — и то, раненных, обожженных, измученных — негодных для боя.

И впервые султан задумался, стоит ли ему продолжать поход. Не успев переправиться, он потерял уже почти десять тысяч человек — и начал подозревать, что это только начало.

Но войско требовало добычи, татары требовали добычи — и ему приходилось двигаться вперед и только вперед.

А вдалеке, там, где не могла догнать отряд никакая погоня, у самого Жванецкого замка, пускали по кругу фляги с вином конники, делая по нескольку глотков за храброго пана Володыевского, с которым и в турецкий лагерь — и к чертям в зубы не страшно!

Ура пану Володыевскому!

* * *

— Душенька, радость‑то у нас какая!

Любушка поглядела на мужа. Веселый, глаза горят, улыбка до ушей — одно слово, что царь, а так — дитя малое.

— Что случилось, радость моя?

— Ромодановский Азов взял!

— Как!!!?

Любушка ахнула от восторга. Она‑то сейчас не могла, как ранее, ходить в тронный зал, да из‑за занавесочки все разговоры слушать, не до того ей было. Владимир, хоть и спокойным младенцем был, а все ж чадушко пока не оставишь, и полугодика ему еще не сравнялось. Поневоле рядом будешь.

Алексей Михайлович принялся рассказывать. Подробностей Григорий не написал, а отписал только, что Азов взят, что хорошо бы теперь весной и на Ени — Кале пойти, и писал, что для того надобно.

— Радость‑то какая! Родной мой, а что теперь будет‑то?

Алексей Михайлович чуть призадумался. Пожал плечами.

— Это во многом от поляков зависит. — Люба смотрела с таким интересом, что муж тут же принялся просвещать ее. Женщина старательно запоминала — для Софьи. Предательством она это не считала, ибо на своей шкуре поняла, что Софья плохого не сделает ни ей, ни мужу. А знать надо — мало ли кто государю в уши напоет? Он и поверит, а люди пострадают. Всем хорош ее Алешенька, да вот ведь беда — мягок он избыточно, к людям добр, иногда и хорошо это, а иногда и беда приключиться может.

По словам государя выходило, что коли победят поляки османов, отбросят со своей земли — тут уж надо будет всем миром подниматься — и бить басурман поганых! Да так, чтобы перья летели во все стороны! С Корибутом договариваться, с Римской империей, с Данией, Швецией, Францией… да со всеми! И — бить! Тогда и на Крым пойти можно.

А вот коли победят турки…

Тогда куда как сложнее будет. Но все равно справимся, одолеем поганых! Просто повоевать придется намного дольше, а народишко и так недоволен. Едва из польской войны вынырнули…

Так что покамест отписать Ромодановскому, что все он правильно делает — и пусть продолжает степь щипать, своих выручать, татарские гнезда разорять… поделом им!

А дальше… посмотрим. Но готовиться будем к худшему.

Любаща слушала, запоминала и думала, что ей повезло.

Ее сын не должен узнать тяжесть короны. Дураки думают, что власть — в радость дается. Глупцы!

Нет, коли повезет ей — Алексей Алексеевич после отца ццарем станет, а Володя — при нем, братиком любимым останется. И не надобно малышу той власти, никак не надобно.

Ибо иго это из тех, что страшнее тернового венца.

* * *

А тем временем в крымской степи смотрел на небо пастушок Наиль.

Мальчишке и десяти лет не было. И сейчас пас он овец, смотрел на звезды и чувствовал себя несчастным.

А с чего тут быть счастливым? Семья бедная, отец его на соседа батрачит, мать с утра до ночи по хозяйству крутится, сам он пасет овец у Рашида, чтобы хоть с голоду не сдохнуть, шатер худой…