Неизвестные трагедии Великой Отечественной. Сражения без побед - читать онлайн книгу. Автор: Валерий Абатуров, Мирослав Морозов cтр.№ 42

Охрана рейдов Риги под командой капитан-лейтенанта Оленицкого продолжала оставаться в Риге до утра 28 июня, заканчивая работы по погрузке и разрушению, а также по заграждению устья р. Зап. Двина затоплением судов. Было затоплено два парохода, стеснившие, но не окончательно заградившие проход в Двину.

Я со штабом выехал из расположения 98-го артдивизиона около 21.00 27.06 с расчетом – выяснить обстановку в штабе 8-й армии и проверить по пути ход погрузки транспортов. Посетив причалы, я увидел, что все транспорты уже ушли. Затем произошли взрывы в Усть-Двинске. Около 22.00 я выехал из Риги в Пярну для установления связи со штабом КБФ и организации прохода транспортов в Моонзунд.

В целом эвакуация Риги прошла неудовлетворительно. Ненужную торопливость вызвала телеграмма об ускорении и без того слишком короткого срока эвакуации.

Дезорганизующую роль сыграли также самочинные действия командиров соединений (ОЛСа, 1-й БПЛ), самовольно захвативших плавучие средства и даже боевые корабли базы.

Штаб базы, крайне малочисленный, был вынужден делить свое внимание между обеспечением действий боевых кораблей (обеспечение выхода, разведка на морском и сухопутном участках театра, оказание помощи поврежденному ЭМ «Сторожевой», перебазирование авиации) и руководством эвакуацией, отдавая предпочтение первым.

Контр-адмирал Трайнин. 15.7.1941».

В заключение общего описания эвакуации следует добавить, что ожесточенные бои за Ригу продолжались до утра 1 июля. В них приняли участие и краснофлотцы оставшегося тут 98-го отдельного артдивизиона береговой обороны. Впрочем, описание их героических действий еще ждет своего историка.

Таким образом, из вышеприведенных документов очевидно, что в 1941 г. никто не воспринимал оборону Либавы и других прибалтийских баз в качестве каких-то достойных упоминания героических событий, скорей наоборот. Большое количество ошибок, паники и недостойных поступков со стороны ответственных лиц буквально переполняло флотские документы, и на это надо было как-то реагировать. Тем более, что 3 июля И.В. Сталин произнес знаменитую речь, где давались не только общие рекомендации, что нужно делать перед вынужденным оставлением объектов и территории противнику, но и выдвигались строгие требования по борьбе с паникерами. Первым козлом отпущения был назначен командир эсминца «Ленин» Афанасьев. В начале июля его в штабе КБФ в Таллине встретил командир подлодки «Л-3» Грищенко. В своих мемуарах он писал: «Выходя из кабинета начальника штаба контр-адмирала Ю.А. Пантелеева, встретил Афанасьева…

– Я узнал от одного доброжелателя, – сказал он, – что ты у начальства. Решил тебя повидать. Я ведь подследственный, нахожусь в штабе флота вторые сутки без права выхода в город. Через два часа меня снова будут допрашивать. Но верь мне: я не виновен. Так и передай однокашникам. Я выполнял приказ командира базы. Прокурор и комфлот этому не верят. Доказать не могу, приказ-то мне был дан по телефону. А теперь, после речи Сталина 3 июля, комфлот решил меня судить. На предварительном следствии командир базы, даже при очной ставке со мной, глазом не моргнув, категорически от всего отрекся. «Такого приказа, – заявил он следователю, – я не давал. Акт уничтожения базы – это самовольство, паникерство и трусость самого Афанасьева». Словом, я оказался виновником».

15 июля «Л-3» ушла в очередной боевой поход, и в тот же день военный трибунал КБФ приговорил Афанасьева к лишению воинского звания и высшей мере наказания – расстрелу. Приговор был утвержден командующим флотом Трибуцем, что, впрочем, не помешало ему в своих мемуарах 1971 г. издания назвать поступок Афанасьева «единственно правильным» в той обстановке (Афанасьев был реабилитирован в 1956 г.; из последующих изданий мемуаров бывшего командующего КБФ эта циничная фраза была исключена. – Авт.).

Тем не менее расстрел капитан-лейтенанта совершенно не удовлетворил кураторов флота из НКВД. Под их прямым давлением военная прокуратура КБФ 28 июля санкционировала аресты контр-адмирала Трайнина, капитана 1 ранга Клевенского и полковника Герасимова. Правда, командование Балтфлота, очевидно опасаясь, что те смогут дать показания против него, приняло все меры, чтобы смягчить им наказание. Выездной сессией Военной Коллегии Верховного Суда СССР 12 августа 1941 г. они были осуждены без поражения в политических правах с лишением воинских званий к различным срокам заключения. Трайнин получил 10 лет исправительно-трудовых лагерей, Клевенский – 8, Герасимов – 5. 11 сентября 1941 г. Президиум Верховного Совета СССР, рассмотрев ходатайство осужденных о помиловании, принял решение: «Амнистировать всех троих, восстановить в воинских званиях и направить в действующую армию». «Герой» обороны Либавы М.С. Клевенский закончил войну в должности командира Печенгской ВМБ, а в 1951 г. дослужился до звания контр-адмирала и заместителя начальника штаба Тихоокеанского флота. Он похоронен в Москве на Ваганьковском кладбище вместе с Есениным и Высоцким!

В связи со всем вышеизложенным не может не возникнуть вопрос: правомерно ли в советское время Либава называлась «морским Брестом», а в 1977 г. «за мужество и стойкость трудящихся города в годы Великой Отечественной войны» была награждена орденом Октябрьской Революции? С нашей точки зрения – да. Ведь героизм защитников определяется не моральным обликом руководителей! И до, и после обороны Либавы советский солдат и матрос творил чудеса храбрости. И порою не благодаря, а вопреки своему командованию. Или, если угодно, «благодаря» тем условиям, в которые это командование их ставило. Ведь часто наши воины просто обрекались своими командирами на трагический выбор: позорный плен или массовый героизм. И то, что они в этих условиях выбирали последнее, как раз таки и свидетельствует об их высоких морально-боевых качествах.

История битвы за Ленинград настолько разнообразна, масштабна и многопланова, что многие ее стороны и аспекты остаются «белыми пятнами», и до настоящего времени нет полной и ясной картины пережитого участниками этих грандиозных по трагедии и подвигу событий. В их ряду неоднократные, связанные с большими потерями, попытки советских войск прорвать блокаду города в ходе наступательных операций 1941–1942 гг. Ни одна из этих операций не достигла поставленных целей, а блокада Ленинграда была прорвана лишь в январе 1943 г. и окончательно снята год спустя. Однако все они носили бескомпромиссный характер, отличались ожесточенностью и неимоверным накалом борьбы. И не случайно до сего дня как символы мужества и скорби звучат названия: Синявино, Синявинские высоты, Московская Дубровка, «Невский пятачок», Гайтолово, Мга, Тортолово, Погостье, Мясной Бор и многие, многие другие. Эта земля насквозь пропитана кровью. Здесь нет и метра, на котором не отдал бы свою жизнь советский солдат.

В планах германского руководства Ленинграду отводилась особая роль. Оно намеревалось не только захватить город как военно-стратегический объект, важнейший политический и экономический центр СССР, но и полностью его уничтожить. Еще 8 июля 1941 г., после совещания верховного главнокомандования германских вооруженных сил, начальник генерального штаба сухопутных войск генерал-полковник Ф. Гальдер отметил в своем дневнике: «Есть твердое решение фюрера сровнять Москву и Ленинград с землей, чтобы воспрепятствовать там остаться населению, которое мы должны будем кормить зимой. Задачу уничтожения города должна выполнить авиация. Для этого не следует использовать танки» [175] .