Мы дрались на бомбардировщиках. Три бестселлера одним томом - читать онлайн книгу. Автор: Артем Драбкин cтр.№ 35

– На каких высотах летали?

– До трех километров. А вот Берлин бомбили с пяти километров. Обычно мы кислородным оборудованием не пользовались, а тут всех проинструктировали. Тем не менее я маску так и не надел – боялся. Еще в Свердловске я видел майора, который, видимо, использовал неотрегулированную маску и обжег себе легкие кислородом. Ну мыто молодые, могли на пять тысяч и без кислорода, а командир эскадрильи постарше лет на восемь, голова хуже работает – вывалился из строя. Только после войны мы стали осваивать полеты на высотах от пяти до семи тысяч метров. Очень холодно, а кабина насквозь продувается.

– Оборонительное вооружение Пе-2 достаточное?

– В принципе да. У стрелка-радиста ШКАС и БТ вниз. У штурмана БТ и у меня впереди «березин» и ШКАС. К концу войны у стрелков появились авиационные гранаты.

– Реальная скорость у Пе-2?

– Написано 450 километров в час. Я ни разу не видел этой скорости. Обычно 350–320.

– Взлетали поодиночке?

– Вначале да, потом стали взлетать тройками, а в 1944 году – девятками. Ведь иногда в воздухе собирался корпус – 18 девяток! На сбор над аэродромом времени не было.

– Истребительное прикрытие всегда было?

– Когда Полбин летел, то прикрытие всегда было, причем один к одному. В том вылете на мост через Буг нас полк истребителей прикрывал. А когда мы летали на обычные задания, я никогда не видел своих истребителей. Может быть, и прикрывали, я не помню.

– Экипаж у Вас всю войну один был?

– Митюха со мной прошел всю войну, а штурмана менялись. В своем технике, старшине Маркетанове, я был уверен, как в себе. Когда нет вылетов, прихожу на стоянку, он около самолета спит в стельку пьяный. Я его не трогаю, знаю, что, как только начнутся боевые вылеты, он сутками спать не будет, будет готовить самолет. У меня техник и стрелок-радист имели вдвое больше наград, чем другие. Потому что меня уважали. Если я сказал, что надо Маркетанову дать орден, – дадут.

– Какие самолеты были лучше, казанские или иркутские?

– По-моему, казанские были получше, помягче. Я летал на «иркутянке», и ничего – потерь в экипаже у меня не было.

– Какой немецкий истребитель наиболее опасен – «фоккер» или «мессер»?

– Конечно, «фоккер».

– На разведку приходилось часто летать?

– Редко. Там же был разведывательный полк, он все делал. Если что-нибудь не хватало, мы фотографировали переднюю часть линии фронта.

– Сколько максимально вылетов в день делали?

– Три вылета. Но на третьем вылете садились уже поближе, не на своем аэродроме, где были истребители. Один раз ждали-ждали вылета, а командир полка говорит, наверное, уже все, ничего не будет. Сели в машины и поехали в баню. Летчики заходят, конечно, первыми. А тут кричат: «В машину!» Помчались на аэродром, вылет. Все летчики были уже одеты, а один стрелок-радист не успел. Он прямо на голое тело надел свой меховой комбинезон и полетел. Возвращаясь, домой не пошли, а сели у истребителей. Разместились по хатам. Утром сидим за завтраком. Все в обычной одежде, а он в меховом комбинезоне. Украинка говорит: «Сынку, чего же ты паришься? Снял бы!» – «Ничего. Ничего». Мы, конечно, посмеялись над ним.

– Ночью не летали?

– Нет. Хотя сам командир корпуса ночью летал. Но из-за напряженного боевого графика он не успел ввести ночные полеты, а зря. Иногда отправляли на свободную охоту, но очень редко.

– Кроме этого, Бугского, моста, у Вас были какие-то моменты, когда хорошо попали?

– Мы редко промахивались. Все наши удары подтверждались фотографированием. Был случай у нас в полку, когда полк бомбил по одной цели, а один экипаж зазевался и сбросил бомбы секунд на 10–15 позже, но эти бомбы попали в склад боеприпасов. Взрыв был такой, что потом весь полк по нему отчитался.

– Как были окрашены самолеты?

– В зеленый цвет. Зимой в белый не перекрашивали. У командира корпуса, командиров полков, дивизий самолеты раскрашивали.

– Обычный боевой день как складывался?

– В 2 часа ночи нас будили, и мы шли в столовую на завтрак. Кормили вкусно и сытно, никаких проблем с аппетитом не было. После завтрака, еще затемно, на аэродром. И до вечера, дотемна, сидели на аэродроме: иногда в землянке, а чаще под самолетом на своих парашютах. Я не видел, чтобы кто-то из летного состава спал, все сидят, курят, разговаривают. Когда вошли в Украину, помню, упражнялись в стрельбе по подсолнухам. Задача была так стрелять, чтобы попасть не в сам подсолнух, а в стебель. Играли в домино. Вечером, если было боевое задание, давали 100 граммов, но только тем, кто летал. У инженера эскадрильи всегда был спирт. Я к нему заезжал после войны в Сочи. Я ему говорю: «Вы же нам давали какой-то спирт?» – «Не помню». Откуда он его брал? Вечериночки бывали. В столовой сидели все вместе, по экипажам. Я не мог пить водку. Поэтому после двойного вылета, когда давали целый стакан, официантка театрально, на виду у всего летного состава, подносила мне стакан компота. Я смешивал и выпивал. Жили также экипажами. Разделения по званиям не было. Командир эскадрильи жил с нами. После ужина возле столовой или в каком-либо помещении устраивали танцы.

– Бросали бомбы по ведущему?

– По ведущему. Но полетное задание до нас доводилось. Мы, звеньевые, были в готовности стать ведущими девятки, если командира собьют.

– Чувство страха возникало?

– Нет. Ни страха, ни мандража. Я, помню, удивлялся на командира эскадрильи. Он постарше нас, трясся. А мы что? Наше дело воевать… К потерям относились спокойно, без трагизма. Боевая потеря – ничего не сделаешь. Кстати, за все время я даже не был ранен.

– Трофеи брали?

– Я очень был брезгливый. Ничего не брал. Командир полка пианино отправил в Москву на Ли-2 со своим адъютантом. Из Вены ему привезли автомобиль! А мы что? В кабину не возьмешь ничего.

– Какое было отношение к немцам?

– Ненависти не было.

– К войне какое было тогда отношение?

– Это работа. Но мы ее выполняли ответственно. Знали, что могут убить, но просились на вылеты.

– Как далеко вы обычно базировались от линии фронта?

– Не дальше 100 километров. Истребители и штурмовики – 30. Когда мы садились на их аэродром, это страшное дело. Это все пропито, никаких личных вещей у них не было. Даже портянки продавали за самогонку. А мы интеллигенция: нас кормят в столовой, нам готовят кровати.

Я однажды встретился с командиром зенитной батареи. Пошел такой разговор, кто кого. Я ему говорю: «Давай. Я лечу тебя бомблю, а ты в меня стреляешь. Посмотрим, кто кого!» Конечно, это все осталось на уровне разговоров.