С окончанием войны началась трофейная лихорадка. Мы, молодежь, больше интересовались вином, которое брали в подвалах. Тем не менее у меня в батальоне было порядка сорока трофейных грузовых машин, забитых трофеями же – тканями, продуктами. В личном пользовании у меня было три легковых автомобиля – «Форд», какая-то английская машина и немецкая легковая с дизельным двигателем, которую я реквизировал у хозяина фермы.
Командовать 2-м батальоном продолжал Саркисян. По моему мнению, это был дрянной человек. Он воевал в бригаде еще летом 1942 года и в августовских боях пропал без вести. Освободили его из плена в 1944 году в Румынии. Он легко прошел проверку, был восстановлен в воинском звании и прибыл в бригаду на должность заместителя командира 3-го танкового батальона, а впоследствии стал командиром 2-го батальона. О своем пребывании в плену Саркисян не любил распространяться. Надо сказать, что лет через десять, когда он был уже подполковником, заместителем командира полка, его арестовали и судили: дали не то 10, не то 20 лет за сотрудничество с немцами. Так вот этот Саркисян, как мне потом рассказывал Чунихин, все время докладывал ему:
– Вот вы все хвалите Брюхова, а он тоже машины имеет, наворовал!
– Покажи, где.
Он указывает. А я их постоянно прятал в разных местах, и никто их найти не мог, хотя и приезжали ко мне и искали. Он опять докладывает. Комбриг ему:
– Что же ты, сукин сын, докладываешь? У него же ничего нет!
– Да есть у него, куда-то перепрятывает.
Месяца через два после окончания войны я решил построить батальонный городок. Выбрал место километрах в трех от Меринга, собрал бывших плотников и столяров, поставил задачу. Большую часть имевшихся у меня продуктов – муку, крупы, консервы – я обменял у немцев на строительные материалы, койки, простыни и одеяла. Но не успели мы закончить строительство, как поступил приказ: срочно явиться в штаб бригады. Дело было под вечер. Собрались все комбаты и начальники служб. Комбриг начал совещание:
– Вы помните, что был приказ о том, что нужно сдать государству все неучтенное имущество, включая промышленные товары, технику, продукты?
Конечно, приказ был, но никто не спешил его выполнять.
– Так вот, – продолжил камбриг, – вышел новый приказ.
Он зачитал текст приказа наркома обороны о том, что выявлены случаи создания военнослужащими Красной Армии так называемых черных складов, и о том, что такое положение дел недопустимо и требуется навести порядок, а допустивших нарушения привлечь к самой строгой ответственности. Я сидел как на иголках: «Боже мой! Мы же все из машин сгрузили, сделали склады. У меня и свиньи, и стадо коров, что мы у хозяина реквизировали! Что же делать? Как же спрятать все это добро? Это же тонны!» А комбриг продолжал:
– Сейчас представители военной прокуратуры поедут в ваши подразделения проверять наличие «черных складов». Вы обязаны все им показать.
Я про себя подумал: «Хана!», выскочил с совещания, как ошпаренный, и помчался в батальон. В штабе меня уже ждал представитель подполковник юстиции. Я вбежал:
– Командир танкового батальона капитан Брюхов.
Подполковник представился.
– Цель нашего приезда сказали? – доброжелательно спросил он.
– Сказали.
– Когда приступим к осмотру расположения батальона? Сейчас или завтра?
– Лучше завтра, часиков в 10–11, – умоляюще попросил я.
– Это поздно. Давай в девять! – На этом он уехал.
Что делать? Я собрал весь личный состав, поставил задачу, и работа закипела. Подогнали и загрузили все грузовики, отогнали стадо коров километра за четыре, чтобы не слышно было, как они мычат. Свиней надо было забивать: два десятка их постреляли, я собрал всех, кто умел свежевать туши, и до утра мы разделывали мясо и солили его в бочках, благо соли было достаточно. Я также приказал давать мясо солдатам: пусть едят, сколько хотят, – и через два дня у меня весь батальон сидел в туалете, как дед Щукарь в «Поднятой целине». Часов в шесть утра мы все закончили, я прилег отдохнуть и только заснул, старшина меня будит:
– Товарищ командир, коровы обратно пришли.
А времени уже девятый час!
– Загони их в сарай, пусть будут там.
Подполковник приехал ровно в девять:
– Давай начнем. У вас свиньи есть?
– Нет.
– А свинарник зачем?
– Он пустой стоит.
– Коровы?
– Нет.
– Хорошо. Склад где?
– Вот склад.
– Что-то у вас тут так натоптано?
– Не успели убраться.
– Давай пересчитаем и взвесим все продукты.
Взвесили – перца не хватает, соли больше. Консервы посчитали. Подписали акт осмотра. Время уже к полудню, в сарае мычат недоенные коровы. Проверяющий говорит:
– Это чьи коровы?
– Да не наши, хозяина.
– Хорошо. У вас все в порядке. – Сел в машину и уехал.
Тут ко мне подходит хозяин. Я говорю:
– Выгоняйте коров.
– Это мои коровы! Вы же сказали, что это мои коровы! Если не отдадите, я доложу вашему начальству!
Как этот засранец понял, не зная русского языка, что я сказал подполковнику?! Этого я до сих пор не пойму, но делать было нечего – пришлось «вернуть ему его коров».
Очевидно, действуя по наводке, в батальоны Отрощенко и Саркисяна они с проверкой не пошли, зато нагрянули к командиру мотострелкового батальона Доценко. И там события приняли совсем другой оборот.
– Как у вас?
– Все в порядке (они тоже все спрятали).
– Ну, что у вас есть?
– Ничего нет.
– Хорошо, тогда садитесь, поедем.
У меня все в доме было, а у него – в лесу на берегу Дуная. Подъезжают они с проверяющим, навстречу солдат:
– Товарищ капитан, дежурный такой-то. Коровы в порядке!
– Ну, а вы говорите, что у вас нет ничего.
Кроме того, у него нашли землянку, а там много разного барахла: красивая обувь, золото и серебро, люстры, картины, материалы, – которое он выменял для себя. Доценко начал было говорить, что это не его, тогда вызвали старшину.
– Что это?
– Это мне приказал командир батальона.
Его арестовали и судили. Командир бригады назначил меня народным заседателем от имени бригады.
– Я не могу, – заартачился я. – Как я ему в глаза буду смотреть? Ведь у меня такие же склады были, как и у него. Захотели бы меня привлечь – привлекли!
– Ничего, ничего, ты все же молодой, выкрутишься как-нибудь.
И вот судебное заседание. Я сижу, он сидит передо мной на стуле. Заслушали дело. Председатель объявил, что суд удаляется на совещание. Я знал, что, если кто-то один из состава суда не согласен с приговором, решение не может быть принято. Я ухватился за этот пункт. Когда началось обсуждение, председатель трибунала говорит: