Записки бостонского таксиста - читать онлайн книгу. Автор: Евгений Бухин cтр.№ 11

— Вы человек новый в организации, — сказал я вице-президенту, — и ещё не успели вникнуть во все детали. Но тут какое-то несоответствие фактов.

Товарищ Мохов опять стал что-то талдычить о сигналах общественности, о трёх неделях срока, но потом всё-таки отпустил меня восвояси. С тех пор меня оставили в покое. Через неделю я случайно услыхал, как товарищ Мохов, обсуждая с Томом какое-то важное задание, предложил: «Отдай Юджину, — то есть мне. — Он сделает это быстро». Не знаю, может быть, он догадывался, что у меня есть система. А через два месяца мне позвонили с прежней работы и предложили вернуться, и я согласился. Я вновь возвращался на передовой фронт науки и техники.

После подачи заявления об увольнении, в обеденный перерыв меня окружили все сотрудники компании «Конус», принесли вино, закуски. — «Я не знал, что вы такой популярный», — сказал мне Гриша. Потом мы с ним вернулись на рабочее место, и я стал чистить ящики стола. Кое-какие материалы могли пригодиться в будущей работе, но большинство следовало выбросить. Первым делом я вытащил пухлую папку, на которой красными буквами было выведено «Дело № 1837». Бумаги я порвал и бросил в урну, а за ними последовала и сама папка. Мне было жаль это делать, вроде резал по живому, ведь это была часть моей жизни. Мой напарник молча наблюдал за моими действиями. Никогда я не видел таких грустных глаз. Возможно, он вспомнил мой анекдот о старом армянине. Я посмотрел на экран его компьютера. На нём был изображён причудливой формы коллектор, похожий на жука, который словно замер в испуге, растопырив лапки. Поскольку чертёж был достаточно сложным, Гриша посчитал необходимым сделать несколько разрезов, чтобы у слесаря-сборщика не возникало сомнений как устроен жук, то есть коллектор.

— Вот вы изобразили несколько разрезов коллектора, — сказал я Грише, — а Великий конструктор, который спроектировал быстротекущую вечность жизни, тоже, наверно, сделал для ясности миллионы разрезов на чертеже мира.

— Да, конечно, — отвечал Гриша, но видно было, что его занимают какие-то другие мысли, с которыми он хотел бы поделиться.

— Из этих миллионов разрезов один ваш, — продолжал я, потому что, как и все люди, люблю слушать себя, а не других, — и на нём виден внутренний мир с вашими маленькими радостями и огорчениями. А другой разрез — мой, но с этой минуты они начинают стремительно удаляться друг от друга.

— Квартира эмигранта в разрезе, — задумчиво произнёс мой, теперь уже бывший, напарник.

В заключение этой истории, следует сказать, что мой анекдот о старом армянине, который призывал родственников беречь евреев, к сожалению, подтвердился. После того как я расстался с компанией «Конус», то есть когда исчез громоотвод, которым я служил, Том и Тим стали придираться теперь уже к Грише. Он работал неплохо, но был куда более уязвим, потому что, будучи инженером-электриком, попадал зачастую впросак в вопросах, которые следовало знать конструктору-механику, а подсказать было некому. Через несколько месяцев его уволили, и он более года числился на бирже труда безработным.

Самолёт поднялся со взлётной полосы московского аэропорта Шереметьево. Толстая серебристая сигара прорезала нижние слои земной атмосферы и стала набирать высоту. В хвостовой части самолёта, недалеко от туалета, в пассажирском кресле у окна примостился пожилой еврей. Лбом, на котором неумолимое время прорезало глубокие морщины, он прижался к оконному стеклу. Со стороны могло показаться, что ещё усилие и этот человек выдавит стекло, и тогда вихревые потоки воздуха ворвутся в салон самолёта. Но авиационные конструкторы предусмотрели такую аварийную ситуацию. Стекло стояло плотно в предназначенной ему раме и не думало поддаваться усилиям пожилого еврея. Человек этот не был террористом или какой-нибудь отрицательной личностью, которая живёт только для того, чтобы делать неприятности окружающей публике. Нет, он просто хотел запечатлеть в памяти вид Москвы, в которой прожил долгую и, зачастую, трудную жизнь, и которую покидал навсегда. Может быть, в этот момент в его голове вихрем пронеслись разнообразные картины: коммунальная кухня, первая любовь, свары с соседями, развод с женой. Да мало ли какие события могли произойти в жизни рядового еврея, и вообще, человека любой национальности, прожившего долгие годы в Советском Союзе. Серебристая сигара, взлетевшая в аэропорту Шереметьево, имела конечной точкой назначения столицу мира город Нью-Йорк.

В этот же самый час, с точностью до минуты, со взлётной полосы нью-йоркского аэропорта Ла Гардиа взлетел другой самолёт и стал набирать высоту. Толстая серебристая сигара прорезала густую облачность, которая в тот день нависла над грандиозным мегаполисом. В хвостовой части самолёта, недалеко от туалета, в пассажирском кресле у окна примостился другой пожилой еврей. Этот человек не смотрел в окно. Во-первых, была густая облачность, и даже наблюдатель с острым зрением, сколько бы ни таращил глаза, ничего не сумел бы разглядеть. А во-вторых, этому другому пожилому еврею не было интересно что там внизу. Хотя этот еврей родился также, как и первый, в Советском Союзе, может в Киеве, а может в Одессе, но какой-то отрезок жизни он провёл в Нью-Йорке и знал в этом мегаполисе все ходы и выходы. Самолёт, поднявшийся в аэропорту Ла Гардиа, имел конечной точкой назначения столицу великого Советского Союза. Где-то на половине пути между Москвой и Нью-Йорком две серебристые сигары поровнялись, и тогда первый еврей стал крутить пальцем у головы, стараясь дать понять сотоварищу: идиот, мол, куда ты возвращаешься. В ответ еврей в американском самолёте тоже стал крутить пальцем у головы: идиот, мол, куда ты едешь.

Конечно, эта история — анекдот, который придумали евреи, как и все еврейские анекдоты. Но, как говорит народная мудрость, сказка — ложь, да в ней намёк… То, что произошло в реальной жизни с моими знакомыми Лёвой Рамзесом и Сеней Липкиным, подтверждает правоту народной мудрости.

Если бы сторонний наблюдатель сравнил Лёву и Сеню, то сразу уловил бы у них что-то общее. Хотя сходного было только то, что оба они были среднего роста и довольно плотного сложения. Лёва был красив лицом, с несколько смуглой, можно сказать, шафранного цвета кожей южанина, а голову украшала шапка длинных, прямых, чёрных волос. А Сеня был белокож, даже бледен от недостаточного пребывания на свежем воздухе, а на голове росли какие-то клочки коротко стриженных волос. Лёва был строен, широкоплеч, с тонкой талией кавказского джигита, а Сеня — пухленький, рыхлый, похожий на прямоугольник, поставленный стоймя, в котором, куда ни сунь пальцем, везде наткнёшься на подушечки жира. И по внутреннему содержанию они сильно отличались друг от друга. Лёва интересовался литературой, много читал и даже пробовал сочинять стихи. Сеня же читал только те книги, которые заставляла изучать учительница, да и то, зачастую, не дочитывал до конца. Но зато Сеня увлекался музыкой, которую Лёва терпеть не мог, брал уроки игры на скрипке и даже пытался сочинять скрипичные пьесы. Лёва, конечно, был круглый отличник, а вот Сеня получал когда четвёрки, а чаще тройки. Но, тем не менее, сторонний наблюдатель заметил бы у них что-то общее; и они это чувствовали интуитивно, а потому дружили со школы, где сидели на одной парте; и Лёва разрешал Сене списывать у него диктанты по русскому языку, а также по украинскому, потому что жили они, как и я, в столице солнечной Украины городе-герое Киеве.