и в трухе копошились жуки,
Ткали сеть пауки, из-под пальцев руки
грибы выросли, дождевики.
Ночь – как тысяча лет, но увидел я свет
и увидел я, что поседел:
«Пусть я прах и тлен, пусть я слаб и согбен,
но покину этот предел
И найду как-нибудь к морю путь!»
Брел я, брел. А летучая мышь
всю дорогу парила, перепончатокрыла,
Надо мной. Я кричал ей «кыш-кыш»
и шиповником бил. Весь изранен я был.
На плечах моих старости груз.
О вот дождь – и какой! Пахнет солью морской
и соленый на вкус.
Там чайки летали, кричали, стенали,
и кто-то в пещерах сопел,
Тюлень глухо тявкал, прилив в камнях чавкал,
а кит своим дыхалом пел.
Чем дальше, тем хуже, край суши все уже,
к тому же настала зима:
Лед на воде, лед в бороде, —
кромешное место и тьма!
И вдруг в полынье, вижу, лодка ко мне,
та же самая лодка плывет;
Упал я на дно, мне уже все равно —
куда хочет, туда пусть несет.
Вот остров тот, старый, где птичьи базары,
корабль весь в огнях, волнолом,
Вот берег родной, безмолвен и тьмой
укрыт, как вороньим крылом.
Был ветер и дождь. Дома била дрожь.
Присел я на чей-то порог
и в безлюдную ночь выбросил прочь
Сокровища дальних дорог:
Прочь с ладони песок, прочь морской завиток —
ракушка мертва и молчит:
На темный тот брег не вернусь я вовек,
и колокол не зазвучит.
Оборван и нищ, от скучных жилищ
вовек не уйду в белый свет,
Не встречу зарю. Сам с собой говорю,
ибо мне собеседника нет.
Последний корабль
Фириэль через стекло
Глянула в рассветки,
Золотой петух светло
Пропел у соседки.
Темен лес, бледна заря,
Но щебечет птица,
Тихо листья шевеля,
Ветер шевелится.
Так стоит она, пока,
Озарив округу,
Свет не прянул в облака,
В кроны и по лугу,
От росы седому, – тут
Белые ножки
На крыльцо ее несут
И вниз по дорожке.
От росы намок подол,
Шитый самоцветом;
Вот река – широкий дол,
Озаренный светом.
Камнем зимородок пал
В омут, синей вспышкой,
Камыши чуть раскачал
С желтой кубышкой.
У воды стоит она
В драгоценной ткани,
На плечах – волос волна
В утреннем сиянье;
Слышит: флейта на реке,
Арфа в отдаленье,
Колокольцы вдалеке,
Будто ветра пенье.
Вплыл корабль – златая грудь,
Белое кормило,
И ему торила путь
Стая белокрыла;
Вся команда корабля –
Эльфы в сребро-сером,
Их ведут три короля
К морю, к темным шхерам.
И поют три короля,
Вторя взмахам весел:
«О зеленая земля,
Еще много весен,
И восходов золотых,
И цветов застанешь,
И листочков молодых,
Прежде чем увянешь».
«Так зачем, зачем же вам
Плыть к речному устью?
Иль к скалистым островам,
Где чайки кличут с грустью?
Иль к лесам, где тьма весь год?
Или в край безлесный
Стая лебедей несет
Вас, народ чудесный?»
«Нет! – в ответ ей. – Не в пример
Дальше! Там, на створе
Западных угрюмых шхер,
Есть Призрачное море.
Мы пройдем его! Туда
Мы прорвемся, дева,
Где наш Дом, где Звезда,
Где – Белое Древо!
Прощай, смертный предел,
Средиземья пашни!
В Доме Эльфов прозвенел
Колокол на башне.
Мрет здесь зелень, на луне
И на солнце пятна;
Звон в далекой стране
Нас зовет обратно».
Встал корабль, примолкла трель:
«Дочь Земли, внемли же –
Фириэль! Фириэль! –
Звон как будто ближе.
Место есть на корабле,
Ты, как эльф, прекрасна,
К нам иди! На земле
Ты времени подвластна».
И решилась! Шаг… другой…
Только, все едино,
Расступилась под ногой
И сомкнулась глина;
И несла корабль вода
В дальнюю обитель:
«Не уйти мне никуда!
Мне Земля – родитель!»
На подоле у нее
Не было камений,
Когда шла в свое жилье,
На крыльцо и в сени.
Заплела она косу,
Затрапез надела –
В доме, в поле и в лесу
На день хватит дела.
С той поры немало лет
Прошло над Семиречьем,
И все тот же солнца свет
В мире человечьем,
Но на запад корабли
Не несет теченье,
Как в те дни. Они ушли,
И смолкло их пенье.
Кузнец из Большого Вуттона
(сказка, перевод О. Степашкиной)
Случилось это все не так уж давно и не так уж далеко – это вам скажет всякий, у кого хорошая память и длинные ноги. Было на белом свете одно селение под названием Большой Вуттон. Он звался Большим, потому что был больше Малого Вуттона, который располагался в нескольких милях от Большого, посреди густого леса. Впрочем, Большой Вуттон тоже был не слишком велик, однако процветал. Жили в нем самые разные люди – и хорошие, и плохие, и так, серединка на половинку. В общем, как и повсюду.