…И рухнула академия - читать онлайн книгу. Автор: Александр Штейнберг, Елена Мищенко cтр.№ 18

– Да, но ему же не запрещали проектировать. Когда я пришел на первый съезд архитекторов в Дом Союзов, то обнаружил, что немного опоздал. Я прошел на балкон, отодвинул портьеру и увидел Алабяна, стоящего на трибуне. Сначала я не понял, о чем он говорит. Но когда я услышал: «эти формалистические выпады архитектора Мельникова…», мне стало все ясно.

– Таковы превратности судьбы, – сказал я. – При первом нападении на архитекторов Алабян расправлялся с вами за клуб имени Русакова, при втором – Хрущев расправлялся с вами за тот же клуб и с Алабяном за Театр Красной Армии. Он обвинил его в тех же грехах, в которых Алабян обвинял вас. Правда, это служит слабым утешением.

– Да. У меня отобрали мастерскую и запретили проектировать, а у Райта в это время только начинался творческий подьем.

– А как же вы жили все эти годы без проектирования?

– Я ушел в живопись. У меня осталось достаточное количество друзей в мире искусства. Я писал их портреты. Многие мои архитектурные идеи использовали все, кому не лень. Так, например, когда я был в Париже на авторском надзоре при строительстве Советского павильона на Международной выставке, префектура Парижа предложила мне разработать проект многоэтажного гаража для такси. Я был не совсем уверен, имею ли я право это делать, и обратился к нашему послу Красину. Он мне сказал, что не видит в этом ничего плохого. Если мы продаем товары на экспорт, то можем продавать и архитектурные идеи. Я сделал этот проект как здание вантовой конструкции, совместив его с мостом над Сеной. Гараж так и не построили. А недавно я увидел проект Роллей – арены в США, и понял, что мою идею реализовали другие. А вы, если не секрет, по какому вопросу приехали в Москву?

– На Всесоюзное совещание по архитектурной климатологии. Я делал доклад по расчету инсоляции и естественного освещения зданий.

– Ах, молодой человек, молодой человек! Вот это вы делаете напрасно. Все науки, связанные с прикладной математикой, крайне неопределенные и поверхностные, а архитектура – наука точная.

Книга о творчестве Мельникова, вышедшая в серии «Мир художника», редактировалась 17 лет. В ней были переделаны и сокращены многие высказывания Мастера. Анна Годик приводит выброшенные строки: «В эти годы (1917) мы, русские, сами или нам подстроили, взорвали наш дом, и расходившиеся волны швыряли нас от голода к голоду. Было страшно за нас всех… Получив высшие знания, я оказался строителем пропасти».

Насчет Триеналь ди Милано он рассказывал так: «В 1932–1933 годах я часами просиживал в кабинетах знатных коллег, напоминая им каждый раз о тяжелом голоде, безработной жизни. Позор мой вдруг резко сменился неожиданностью – я оказался из всех нас единственным достойным занять персональное место на международной выставке. Идя на почту, я держал в одной руке письмо, а в другой сумку с пустыми бутылками, набранными для продажи, чтобы отправить письмо в Милан». В Италию его так и не пустили, уехали только его работы, а он восклицал: «Как я одинок, будучи в букете знаменитостей!».

Я запомнил эти афоризмы блестящего интуитивиста. Райт также начал свои лекции в Чикаго с афоризма: «Человека, одержимого идеями, всегда подозревают в ненормальности». У этих двух мастеров, действительно, было что-то общее. Это и отношение к своему дому как к образцу архитектурного творчества, это и интуитивное чутье конструктивных и технических решений. У Мельникова – это гараж для Парижа с применением конструкций, которые были реализованы только через 30 лет. У Райта – это гигантский шатер синагоги, а также много других объектов, среди которых «Империалотель» в Токио, который чуть ли не единственный уцелел во время землетрясения 1923 года. Широко известна каблограмма, полученная Райтом от мэра города Токио: «Отель стоит невредим, как памятник вашему гению, предоставляя совершенное обслуживание сотням бездомных». В этом отеле Райт применил конструктивные новшества, которые он почувствовал чисто интуитивно благодаря своему таланту. В результате здание не только не рухнуло, но в нем продолжали работать все системы.

9 апреля 1959 года закончился творческий путь Райта, и священник, отпевавший его, читал 121-й Псалом: «Господь создал его из небытия и вернул в грядущее навсегда».

Жизнь архитектурных произведений Райта продолжается и после его смерти. Его проекты продолжали строиться. Начинается реконструкция знаменитой «Виллы над водопадом», которая стала Меккой для туристов. За год ее посещает 150 тысяч человек.

Дело Мастера продолжает жить. Его вклад в архитектуру и человеческую культуру неизмерим. Во время интервью американскому телевидению в 1953 году он сказал: «Если демократия будет когда-нибудь иметь свободу и свою собственную культуру – архитектура будет ее основой».

Жизненный путь Константина Степановича Мельникова окончился в 1974 году. Шесть дней и ночей ждали разрешения председателя Моссовета Промыслова на захоронение на Новодевичьем кладбище, но разрешения не дали. Очевидцы рассказывают, что на гражданской панихиде в Союзе архитекторов, когда внесли гроб, распорядитель подбежал к родственникам: «Ордена, медали, поскорее!». Но орденов и медалей не оказалось. Остались только архитектурные памятники и мировая известность.

Лозунг Райта: «Пусть никто из вас не вступает в архитектуру, чтобы зарабатывать себе на жизнь», как нельзя более соответствовал нашему положению, ибо заработать на жизнь с помощью одной зарплаты было почти невозможно. Зарплата молодого специалиста в начале 60-х составляла 720 рублей. Мне, учитывая мое старание, дали через два месяца 810 рублей, потом 900, и, наконец, когда я стал руководителем группы, 1200 – это по курсу 1980-1990-х составляло 120 рублей. Архитекторы, в том числе и я, бегали по городу, как голодные волки, постоянно выискивая халтуру во всех смежных областях деятельности. Считалось, что нам легче найти халтуру, чем другим специалистам-проектантам, так как мы умеем рисовать.

Я начал обходить издательства в поисках хлеба насущного. Начал я с Политиздата. Еще не было компьютеров, поэтому книжные шрифтовые обложки рисовались. Когда я выполнил три шрифтовые обложки, мне предложили сделать рисованную обложку. Художественный редактор напутствовал меня, объясняя, что мне, кроме белого, разрешается вводить только два цвета. «При этом ты должен знать, – говорил он, – что у нас издательство, связанное с идеологией, и поэтому у нас есть свои правила. Много пользоваться черным нельзя – это мрачно. Желтый с синим или голубым нельзя – это национализм. Синий с красным нельзя – это патриотические цвета – только для специальной литературы. Желтый с черным нельзя – это для антирелигиозной литературы. Коричневым вообще не пользуйся – это цвет фашизма. Ну, а в остальном, бери любые цвета, какие хочешь, на свое усмотрение.

Я вышел в коридор и уселся на подоконник. Я перебирал в уме все возможные сочетания, тупо повторяя поговорку, по которой в школе определяли цвета спектра: «Каждый охотник желает знать, где сидит фазан». Вдруг за спиной я услышал голос: