Кавказская Одиссея и граф Николаевич - читать онлайн книгу. Автор: Александр Штейнберг, Елена Мищенко cтр.№ 6

Сидения продолжались больше недели, и все это время я испытывал благодарность к Абдулле, который так помог мне быть по-настоящему гостеприимным хозяином. И сейчас вкус коньяка вызывает во мне воспоминания о Ханларе.

Все это время мои приятели с неослабеваемым интересом следили за развитием событий вокруг «Аэлиты», почему-то называя Дмитрия Алексеевича Графом Николаевичем и переживая быстрое уничтожение запасов Абдуллы.

Благодаря Михаилу Григорьевичу Бялику я смог познакомиться с крупнейшими представителями музыкального мира, за что я ему очень признателен. Во время пленума Союза композиторов Украины он привел к нам домой ведущих музыковедов: Келдыша, Кремлева и Гозенпуда. Я с большим интересом слушал их рассказы о детективной истории, ради которой они приехали на пленум. Их интересовала 21-я симфония Овсяннико-Куликовского, которая часто звучала в эфире. Они взяли в работу музыканта, нашедшего эту рукопись. Они отвели его в отдельную комнату и засыпали вопросами: почему 21-я, где остальные двадцать; почему о нем нет ни слова в музыковедческой литературе; почему его имени нет ни в одном документе, ни в одном письме музыкантов.

Сначала он попытался сплести версию насчет крепостного композитора. Это было совсем нереально. Когда эта версия лопнула, он признался, что сочинил ее сам, но боялся, что его произведение не станут исполнять. Тогда его засадили за рояль и, после перекрестного допроса с пристрастием установили, что он эту симфонию знает очень плохо. После всех этих дел симфония исполнялась, как произведение неизвестного автора.

В Репино в Доме творчества Мишель прознакомил меня с крупными композиторами: Петровым, Слонимским, Тищенко. Там же любил отдыхать и Граф Николаевич. Но пора возвращаться с Финского залива в горы Кавказа.

В несколько более веселом настроении, чем обычно, мы начали подъем из Ханлара к высокогорному озеру Гек-Гель. Как только стемнело, мы опять врезались в тучу, но деваться уже было некуда. Дорога была узкая, между стеной и пропастью, видимость ограничивалась одним метром, об «развернуться» не могло быть и речи. Я шел по дороге, корректируя действия водителя, а Эдик страдал за рулем. К турбазе мы добрались уже к исходу ночи, вызвав искреннее удивление начальника лагеря.

– Мы уже тут третий день сидим без хлеба. Никто из водителей не хочет идти через тучу, а вас вдруг занесло. Да еще и ночью!

Нас определили в палатку отсыпаться, а наутро мы нашли Колю. Тут нам пригодился наш кухлик из Ханлара. Коля тоже проявил восточное гостеприимство. Нам накрыли стол в столовой, которую торжественно обозвали рестораном. Коля притащил откуда-то трех музыкантов, игравших на неведомых нам очень скрипучих и визгливых инструментах. Прямо пир князей по Пиросмани. Благо у нас был с собой лаваш, оставшийся из Нухи, так как хлеба в «ресторане» не было.

Как только началось застолье, мы тут же задали Коле вопрос, терзавший нас последние два дня в отношении игры в чмен на окраине Нухи. Коля воспринял этот вопрос спокойно.

– Да, там у людей есть очень большие деньги.

– Но такие деньги нельзя заработать ни на какой торговле.

– Понимаешь, в чем дело. Там когда-то была столица Шекинских ханов. Как мне говорили, во время революции они попрятали все свои камни и золото, а родственники второго и третьего поколения остались. Им как-то удалось перевести это в деньги, и теперь они не знают, что с этими деньгами делать. Самое большее, что они могут себе позволить – это съездить два раза в год в Москву и там тихонько погулять без особой рекламы. Поэтому они построили за свои деньги хинкальную за городом, провели туда шоссейную дорогу, сидят там и перегоняют деньги из одного кармана в другой под хороший коньяк.

После некоторого возлияния спуск показался нам более легким.

Дальше наш путь лежал в Нахичевань. Дороги были тяжелые. Один раз мы видели грузовик, скатившийся в пропасть. Наверху стояли два «Москвича». Мы остановились и спросили – нужна ли наша помощь. Нам ответили довольно грубо: «Проезжай! Это не твое дело. Это наше дело!» Нахичевань поразила нас женщинами, завернутыми в розовые и голубые покрывала, мужчинами, сидящими весь день в чайханах и пьющими чай, и восточным базаром. На прилавках лежали метровые огурцы, фрукты, на натянутых веревочках колготки, платки. Кучками лежали иностранные сигареты, зажигалки и презервативы. Чувствовалось, что граница очень близко.

В мечети нас приняли радушно. Пока мы мыли ноги в источнике, служитель принес нам чай, который мы пили прямо на ступеньках мечети. Потом он показал нам интерьер, сплошь увешанный коврами.

Из Нахичевани наш путь лежал вдоль Иранской границы в Армению. Мы ехали по дороге, на которой не было ни людей, ни машин. Дорога была не очень определенной, и однажды нам даже показалось, что мы пересекли вспаханную полосу. Наконец мы уперлись в пограничный пост. Там проверили документы и велели поворачивать назад, на Нахичевань. Нам стало тошно, когда мы представили себе обратную дорогу через Нагорный Карабах в Азербайджан. Попросили позвать начальника. Лейтенант оказался молодым парнем из Житомира, мы перешли на украинский, показали документы, показали письмо из Союза архитекторов, которым я предварительно запасся, сказали, что изучаем восточную архитектуру.

– Ну добре, хлопщ,!зжайте по цш дорозi до Звартноца. Коли буде хто питать, кажить, що я перевфяв документа.

При подъезде к Звартноцу мы, действительно, опять наткнулись на пограничный пост. Там стояло несколько машин, и их водители громко спорили с пограничниками. Мы запереживали. Однако они посмотрели наши документы и тут же пропустили.

– Багажник открывать? – спросил я.

– Да что там у вас может быть особенного? Это мы контрабандистов ловим, – сказал пограничник. – Здесь у каждого второго родичи на той стороне.

Ночевали прямо у развалин Звартноцкого храма. Дальше нас ждал древний Эчмиэдзин, где мы увидели главу армянской церкви – каталикоса, красавец Ереван с шедеврами архитектуры Таманяна и Исраэляна. Мы почувствовали, что Армения, действительно, самая древняя страна в нашем Советском Союзе. Мы посетили Гарни, где увидели настоящий греческий храм, стоящий на фоне гор, Гегард – старинный храм наполовину вырубленный в скале. От впечатлений уже разрывалась голова. Но надо было выполнить до конца намеченный маршрут, и мы поехали в Грузию.

В Тбилиси у меня оказался приятель, который показал нам Пантеон, покатал на «канатке», напоил вкуснейшим лимонадом, накормил хачапури по-аджарски в подвальчике Лагидзе и рассказал, как проехать в Мцхету. Возле Джвари Мцхетской я взобрался на камень и начал громко читать лермонтовского «Мцыри». События, описываемые в этой поэме, как я понял, происходили где-то здесь. Когда я дошел до слов:

«Я мало жил, и жил в плену,

Таких две жизни за одну,

Но только полную тревог,

Я променял бы, если б мог…»,

находившиеся поблизости грузины не выдержали и положили передо мной пару рублей в лежавшую рядом шапку, а один даже принес бутылку вина. Вид у меня, скажем прямо, был еще тот. Месячная поездка измочалила тенниску и штучные китайские брюки до плачевного состояния. От опасной бритвы и станка мы уже отвыкли, а при нашем образе жизни электробритва была бесполезна. Механической бритвой я мог брить только голову. Так что мой облик завершала поросшая редкими кустами лысина и четырехнедельная нечесанная борода. Этот вид легко вписывался в лермонтовскую поэму.