Безымянные тюльпаны. О великих узниках Карлага - читать онлайн книгу. Автор: Валерий Могильницкий cтр.№ 54

Не буду больше томить читателя догадками — симпатичный, очень интеллигентный старик, который в 1917 году скрутил руки генералу Деникину, был не кто иной, как правнук прославленного декабриста, первый смоленский губпродкомиссар, редактор «Торговой газеты», а затем высокопоставленное должностное лицо в советских учреждениях — Михаил Петрович Якубович.

Тяжелая и чертовски сложная была у него жизнь. Еще молодым он отрекся от партии меньшевиков. А произошло это оттого, что «любимая партия» никак не поддерживала его идей и проектов. Особенно удручен был Якубович, когда меньшевики после октябрьского переворота отвергли его идею соединиться с партией большевиков, поддержать ее и помочь ей в создании нового государственного строя. Он был проклят самим Л. Мартовым, лидером меньшевизма, даже в эмиграции тот продолжал называть Якубовича «изменником партии». Зато большевики охотно поддержали Михаила Петровича, доверяя ему ответственные должности в советских аппаратах. Сам Николай Васильевич Крыленко, большевик из большевиков, член КПСС с 1901 года, нарком юстиции РСФСР, высоко отзывался о Якубовиче. Он ему говорил:

— Михаил Петрович, скажу вам прямо: я считаю вас коммунистом!

И вдруг с высокой скалы да прямо в грязный бушующий омут сталинских лагерей. Как известно, с 20-х годов по указанию Генсека в стране стали проводить открытые судебные процессы над так называемыми «врагами народа». Шума вокруг них было наделано немало, даже за рубежом пресса захлебывалась в восторге от их презентаций. Классовая борьба накаляется, может быть, в ее пучине и сгинет Сталин со всеми своими выродками — вождями пролетариата? Но гибли миллионы людей, а предводители коммунистических идей продолжали гнуть линию уничтожения народа, оставаясь целехонькими и мудрыми. В книге «Архипелаг ГУЛАГ» Солженицын подробно расскажет об этих судебных процессах: «Шахтинском деле», «Промпартии»… Дойдет он и до процесса Союзного бюро меньшевиков (1–9 марта 1931), куда волею чекистов был вовлечен наш Якубович. Повод для его ареста был: его как заместителя наркома Наркомторга СССР А.И. Микояна обвинили в том, что он перебросил товары и продукты, предназначенные для рабочих, ИТР Магнитостроя и Кузнецстроя в родненькую Москву, которая задыхалась тогда от голода и нищеты. Перебросил он их по указанию Микояна, а тот — по велению Сталина. В своих воспоминаниях Михаил Петрович напишет:

«Я колебался, но Микоян сказал: „Что? Вы не знаете, кто такой Сталин“»…

Якубович уже тогда хорошо знал, кто такой Сталин. И потому, испугавшись, нарушил разнарядку по устному распоряжению Микояна. И его буквально через несколько дней арестовали как «врага народа», продолжающего мстить передовому рабочему классу. Но затем вдруг от этих обвинений отказались (видимо, забеспокоился А.И. Микоян), зато выдвинули другие, которые сводились к одному слову: меньшевик. Прошло уже более десяти лет, как Якубович покинул ряды меньшевиков, он честно и плодотворно работал в советских учреждениях, дойдя до должности начальника управления промтоваров Наркомторга СССР. В своих многочисленных трудах по экономике социализма и социалистическому строительству Якубович крепко стоял на позициях марксизма-ленинизма. Но нет, надо было организовать по задумке Сталина процесс над меньшевиками (спохватился, почти все меньшевики к тому времени удрали за рубеж в Европу, Америку и там, сидя в ночных клубах, вспоминали свою молодость в России). И чекисты из кожи вон лезли, чтобы разыскать хотя бы с десяток меньшевиков. Но где же они? Да вот хотя бы Якубович — в 1916 году был меньшевиком, добрался как враг народа до высокой должности, где вредительство чинит. А еще? Владимир Гуславович Громан (псевдоним Гора) — член коллегии ЦСУ РСФСР, знатный статистик. Да он сдуру высказался в том духе, что Октябрьская революция дала крестьянину значительно меньше, чем Февральская революция. Его в одном из докладов покритиковал сам Сталин за такую трактовку. Что, разве Громан не меньшевик? Сделаем.

Да, маловато. Где же выход? В ГПУ придумали обязательную разнарядку: два меньшевика от ВСНХ, два от Наркомторга, два от Госбанка, один из Госплана, один из Центросоюза. А если нет там меньшевиков, то принять их в Союзное бюро прямо в тюрьме. То есть прямо в ходе следствия создать это, как его, Союзное бюро меньшевиков. И создали! Несмотря на упорство, отказы задержанных.

Якубович вначале держался, не мог понять, с какой стати ему опять быть меньшевиком. Ему долго объясняли — он не понимал. Тогда его из Бутырки перекинули в Верхнеуральский политизолятор особого режима. Там он впервые подвергался неимоверно жестоким пыткам. Спустя десятилетия он напишет из Тихоновки в Прокуратуру СССР:

«Били по голове, по половым органам, валили на пол и топтали ногами, лежащих на полу душили за горло, пока лицо не наливалось кровью… Больше всех упорствовали в сопротивлении A.M. Гинзбург и я… Мы пришли к одинаковому выводу: мы не в силах выдержать применяемого воздействия, и нам нужно умереть. Мы вскрыли себе вены. Но нам не удалось умереть… После покушения на самоубийство меня уже больше не били, но зато не давали спать… Я дал согласие на любые показания».

Короче говоря, Якубовича «сломали». Сыграло роль и его жизнелюбие. Он рассуждал так: жизнь дается человеку только один раз, и стоит ли ее превращать в мучения ради правды? Все равно правды (понятие относительное) в этом мире не добьешься, как ни борись, ни сопротивляйся. У всех будет в конце концов один конец, одно покрывало из толстого слоя черной земли. Уж лучше еще пожить, понаблюдать, а затем и написать всю правду о той жизни, какую предложил народу Сталин и его окружение, эта свора палачей, ненасытных волков, убивающих все живое. В своих воспоминаниях Якубович напишет:

«Когда я начал так рассуждать, мне стало легче, светлее жить. Я все воспринимал весело и беззаботно… Я со всем соглашался, и меня не трогали. Я впервые почувствовал вкус хлеба и запах гречневой каши, мне дышалось полнее и вольно».

Якубович, ясное дело, из борца превратился в ничто, в некий послушный материал для следователей. Но он продлил себе жизнь!

Ему, например, следователь сказал: надо показать, что некто Рубин — член Союзного бюро. Якубович подписывает, как надо следователю. При встрече в камере Рубин орет на него: «Как можно так лгать! Я никогда не был меньшевиком». Якубович его успокаивает: «Какая разница, как тебя называют, главное — не бьют, ты живой».

Якубовича просят принять в члены Союзного бюро Моисея Исаевича Тойтельбаума, он принимает. Моисей Исаевич, весь избитый, в крови, благодарит его за это — это лучше, чем получить «двести граммов свинца» в затылок за «взятки иностранных фирм».

В тюрьме Якубович решает написать всю правду о том, что было, будет, произойдет. И ему с этой мыслью стало интересней жить, он больше и внимательнее всматривается в страшную действительность, изучает психологию разных людей. До судебного процесса дошли не все, половина сгинула «в борьбе роковой». Остались только те, кто соглашался, кивая головой, падал ниц духом и телом при виде краснопогонников.

Но главный спектакль — суд — явно не получился, как того требовал Сталин. Не получился, потому что все шло как по маслу, тихо, усыпляюще. «Да разве это люди, — крикнул один из свидетелей, указывая на членов искусственно созданного Бюро меньшевиков, — это же живые мертвецы! Они даже не соображают, что говорят…»