Правитель страны Даурия - читать онлайн книгу. Автор: Богдан Сушинский cтр.№ 32

Было время, когда оба они оказались у самой грани своей мечты. Тогда Колчак издал указ о предоставлении генерал-лейтенанту Семёнову «всей полноты военной и гражданской власти на территории Российской Восточной Окраины» [35] . Но поскольку в указе не определялись: ни само понятие Окраины, ни её географические пределы, то атаман мог определять их по собственному усмотрению. Тем более что еще раньше тот же адмирал Колчак вдруг наделил его полномочиями «Главнокомандующего вооруженными силами Дальнего Востока и Иркутского военного округа».

Для Семёнова не стало тайной, что Бакшеев не одобрял этого решения адмирала, считая, что вплоть до возрождения монархии тот сам должен оставаться Правителем всея Россия, в том числе и той её части, которая временно находится под контролем коммунистов. Причем первую вспышку его недовольства вызвал ещё более ранний указ Колчака передать «Верховную Всероссийскую власть, – как говорилось, – Главнокомандующему вооруженными силами Юга России генерал-лейтенанту Деникину».

«С чего вдруг?! – изумлялся он на офицерском совете армии. – На каком основании?! Деникин что – коронован, объявлен наследником престола или хотя бы его регентом? Или, может быть, он кем-то назначен премьер-министром?».

Однако Семёнов знал, что благородно негодовал Бакшеев лишь на совете. На самом же деле его, самого претендующего на роль вождя сибирского Белого движения, это буквально бесило: прежде всего, по какому праву и исходя из каких таких побуждений адмирал, уже пользующийся огромным авторитетом у правителей Антанты и белого воинства, вдруг решил передать «всю полноту власти», в общем-то, совершенно безвестному генералу Деникину? Ну, добро бы еще Петру Краснову, а то ведь… К тому ж коль принял прежде одну резолюцию, то почему вдруг на Восточной Окраине пораждает таким образом третьего правителя?

Однако все это уже в прошлом. От данного постановления их отделяют теперь многие годы «великого маньчжурского сидения».

– Что задумался энерал-казак? – подозрительно взглянул Семёнов на своего заместителя и тут же поманил рукой официанта, чтобы вновь заказать водки и телятины.

– Да так, о своём, о личном.

– Не о своём, и не о личном, в соболях-алмазах, – незло возразил генерал. – Опять что-то замышляешь? Впрочем, можешь не исповедоваться, и так знаю: нет для тебя большей радости в жизни, нежели в очередной раз заклеймить атамана как сладострастного властолюбца, в которые записал меня давным-давно, со дня появления указа «сибирского адмирала».

Бакшеев поневоле вздрогнул. Он давно слышал о способности главкома угадывать помыслы недругов своих, но на сей раз тот воистину поразил его своей прозорливостью. Хотя это не помешало комкору артистично возмутиться и начать оправдываться:

– У вас, ваше превосходительство, нет оснований именно так истолковывать…

Однако Семёнов бесцеремонно, словом и пренебрежительным жестом, прервал его:

– Заклеймил, энерал-казак, заклеймил, – окончательно перешел он на «ты», что всегда служило Бакшееву тревожной приметой. – Но ведь я и не отрицаю. Да, я люблю власть и стремлюсь к полководческой славе.

– Это уже никого не удивляет, – проворчал Бакшеев.

– Но чего бы я стоил, если бы к этому не стремился? Я создал эту армию. Благодаря мне она существует. Спасибо скажи, что ты, Бакшеев, все еще генерал, а не цивильная обмотка на сапоге пьяного маньчжура.

– Я попросил бы вас, господин главнокомандующий… – побагровел генерал-майор.

С извинениями атаман, как правило, не спешил. Никогда. Даже когда прекрасно осознавал, что неправ.

– Если собираешься возражать, энерал-казак, то давай, как подобает, по существу, а не бабьими эмоциями. Но подозреваю, что ответить тебе нечего… Да, так уж сабельно сложилось, что числимся мы посреди всей этой всемирной грызни, вроде как бы, в запасе.

– Тыловые, пьянствующие крысы – вот мы кто!

– Я бы выразился мягче: эдакая невостребованная пока армия резерва…

– Только, черт знает, чьего «резерва»: то ли германского вермахта, то ли квантунцев, – саркастически заметил Бакшеев.

– А то и европейского белого движения, вкупе с нарастающим движением власовцев, в соболях-алмазах.

– Эта неопределенность меня и раздражает, – примирительно обронил Бакшеев.

– Думаешь, меня, полководца, забытого богом войны, такая судьба радует? Вокруг нас – бои-сражения, миллионы погибших, а мы с тобой так и остаемся «энералами», не удостоенными, как говаривали в старину, «чести поля боя». И, по всей вероятности, так и дождемся конца, ни разу не сразившись ни с одним из вероятных противников. А следовательно, не познав ни славы Аустерлица, ни горечи Ватерлоо.

«Забытый богом войны полководец, – не без ехидства повторил про себя Бакшеев. Определение явно импонировало ему. – Пожалуй, так оно и есть. С той только поправкой, что и тебя самого тоже следует причислить к нему. А посему грош вам цена теперь обоим». Вслух же он произнес:

– Нет, атаман, я так не думаю. Лично я – нет. Но из этого не следует, что так не думают многие наши старшие офицеры.

– Коим и думать по этому поводу не положено, – стукнул кулаком по столу главком. – Кто конкретно?

– С вашего позволения, обойдемся без имен, – нервно помахал руками Бакшеев. – Важна суть: они считают, что как боевой атаман вы себя уже исчерпали и в этой войне вы уже «пас».

– Почему они так решили? – недоверчиво прищурился Семёнов.

Он и в самом деле не верил, что офицеры поставили на нем крест. Однако, считая эти «слухи» всего лишь домыслами Бакшеева, генерал всё же жаждал аргументов.

– Исходят из того, что свою «большую игру» в освободительном движении вы завершили вместе с Гражданской войной.

– Значит, как полководец я так и «полег» где-то на полях её сражений?

– В определенном смысле – да.

– И что же, по-вашему, уготовано такому главнокомандующему, если он все еще обладает полной властью? Рискнете поднять бунт? Решитесь на заговор против своего казачьего атамана? Выкладывай, энерал-казак, выкладывай!

– О бунте речи не идет.

– Пусть те, кто решится помышлять о нем, знают: даже до расстрела не снизойду. Как собак, перевешаю.