Эти люди прибыли из Италии. В Париже цыгане, естественно, поселились во Дворе чудес.
Там они заняли грязную комнатушку. Между тем семья была довольно богатой, если верить рассказам соседей, которые не раз слышали, как цыганка считала золотые монеты. Видели, как не единожды цыгане меняли золотые дукаты с ликом папы Александра Борджии. Почти сразу, не теряя времени, семья принялась за работу. Отец ходил по парижским улицам и продавал ивовые корзинки, которые плел сам с необыкновенным искусством. Мать занималась гаданием. Старший сын работал ночами, практикуя весьма прибыльное и благородное ремесло грабителя. Что же до маленького мальчишки, то он жил дома с цыганкой, которой дали имя Джипси. Этого ребенка звали Манфред.
По всей видимости, он не был ни членом семьи, ни представителем цыганской расы вообще. У ребенка были тонкие черты, белая кожа, хотя и слегка посмуглевшая вследствие долгого пребывания на открытом воздухе. На его живом лице, в его больших глазах, в его повелительном тоне не было ничего ласкового, нежного, мягкого и живого, что сделало его любимцем всего Двора чудес.
Джипси, когда ее спрашивали об этом ребенке, хранила благоразумное молчание. Однако порой она отвечала, что с ними живет мальчик из итальянской семьи, которая была такой бедной, что не могла воспитывать малыша. И вот эта семья продала ребенка первым встречным цыганам, повстречавшимся ей.
Подобное объяснение казалось более чем достаточным беспечным обитателям Двора чудес, и прошлое Манфреда оставалось загадочным.
Во всяком случае, мы должны отметить, что однажды при французском дворе появилась гран-дама, которую звали герцогиней Феррарской. Поговаривали, что эта дама была дочерью Александра Борджиа. Эта дама пробыла в Париже восемь дней; потом она вернулась в Италию. Правда, было установлено, что Джипси виделась с герцогиней Феррарской, о прибытии которой она узнала неизвестно каким образом. Они довольно долго говорили между собой. В общем-то, это событие прошло в свое время незамеченным.
Маленький Манфред воспитывался во Дворе чудес; его обожали все бродяги и нищие. Ребенок набирался сил, становился грациознее и краше.
Но однажды произошло неожиданное событие, нарушившее относительно спокойную жизнь цыганской семьи. Сына Джипси арестовали. Цыганка очень любила сына. Ее материнская любовь дошла до крайних пределов.
Она охотно бы умерла, лишь бы у сына не было даже малейшей неприятности. К мужчине, спутнику ее жизни, она не питала других чувств, кроме обычной привязанности. Ну, а юный Манфред был ей вообще безразличен. Но собственного сына она обожала, и в этом обожании заключалась вся ее жизнь.
Причины ареста молодого цыгана нам неизвестны. Возможно, его схватили в тот самый момент, когда он грабил припозднившегося горожанина на одной из темных улочек. Во всяком случае, его приговорили к смертной казни «через повешение за шею, пока не наступит момент смерти».
Описание страданий Джипси выходит за рамки нашего романа. Скажем только, что ее боль приняла ужасную форму. День и ночь она бродила вокруг тюрьмы, предлагая стражникам уйму денег, лишь бы они вернули ей сына. Однажды ей даже удалось приблизиться в главному прево и попросить его о помиловании, потому что высший судейский чиновник имел на это право.
Главный прево внимательно выслушал причитания женщины, рыдавшей у его ног. Джипси нашла все слова, которыми одно человеческое существо может разжалобить другого человека. Со всеми этими словами она обратилась к главному прево.
Но когда цыганка высказала свою просьбу, он ничего не ответил и повернулся к несчастной матери спиной. Наутро молодого цыгана повесили.
Джипси присутствовала на казни до последних конвульсий сыновнего тела. Она не упала в обморок, не зарыдала. Она только попросила, чтобы ей выдали тело сына, но и в этой просьбе ей было отказано. Для казненных преступников было особое кладбище, и мы уже знаем, как оно выглядело.
Тогда Джипси попросила, чтобы ей позволили обнять труп сына, но ее грубо оттолкнули по приказу главного прево, которому эта женщина начинала надоедать.
И тогда Джипси ушла. Она вернулась к прежним занятиям, и вскоре стало очевидно, что она забыла ужасный эпизод.
Впрочем, противоположное поведение вызвало бы удивление в этом странном мире, где повешение считалось обычным происшествием.
Прошло около года…
Однажды утром увидели, что у Манфреда есть товарищ. Маленький мальчик его возраста, то есть четырех-пяти лет, плачет в жилище Джипси.
Откуда появился этот ребенок?
Когда цыганку спросили об этом люди, следившие за порядком на Дворе чудес, она ответила, что ребенка ей дали.
– Кто?
– Люди… Одна семья…
– Какие люди? Как их зовут?
– Лантене! – ответила наугад цыганка. Ей вдруг вспомнилось название деревушки, через которую она когда-то проходила в давней бродячей жизни.
Так и осталось за ребенком это имя: Лантене. Больше ребенок никого не интересовал.
И когда он появился в грязи Двора чудес, его приняли без каких-либо объяснений.
А существо, которому дали имя деревушки, выросло в очень красивого мальчишку с добрыми глазами и светлыми кудрявыми волосами.
В первые дни он много плакал и звал маму. Надо сказать, что Джипси делала всё, чтобы успокоить бедного малыша.
Те, кто видел, как цыганка берет ребенка на руки, прижимает его к груди, смотрит на него взглядом, полным глубокой радости, считали, что Джипси скорее всего и есть его мать.
Индифферентность Джипси к казни сына стали объяснять тем, что она связала свое существование с малышом, которого она, вне всякого сомнения, заимела от какого-то французского сеньора. И убеждало в этой версии то обстоятельство, что у ребенка не было ни малейших признаков принадлежности к цыганскому роду-племени. Джипси же в те времена была достаточно красивой, чтобы привлечь внимание аристократа.
Ну, вот. Теперь мы объяснили читателю ситуацию.
Итак, был цыган, которого никто никогда не видел, была цыганка, быстро утешившаяся после казни сына, были два неизвестно откуда взявшихся малыша: Манфред и Лантене.
Маленький Лантене быстро забыл свои горести. Мало-помалу он перестал звать отсутствующую мать. Он отваживался играть с Манфредом, предложившим ему дружбу. Он привык бегать по узким улочкам Двора чудес в сопровождении своего маленького друга.
Постепенно прошлое стерлось из его памяти. В десятилетнем возрасте Лантене очень удивился бы, если бы ему сказали, что не всегда он жил среди цыган.
И однажды, совершенно естественно, он назвал цыганку «мамой».
Радость Джипси невозможно описать. Тем не менее она не позволила этой радости вылиться наружу.
Отметим еще один факт: Джипси, казалось, любила Лантене; она делала всё, что ему нравится, стараясь дать ребенку полную иллюзию того, что он действительно любим, но никогда ее бледные губы не касались щек или лба ребенка. Никогда материнский поцелуй не показывал Лантене, что у него есть мать.