Рука Москвы. Разведка от расцвета до развала - читать онлайн книгу. Автор: Леонид Шебаршин cтр.№ 63

Или другой вопрос. Был ли КГБ причастен к убийству в Лондоне болгарского диссидента Маркова? Какие-либо документы, свидетельствующие об этом, в делах и архивах ПГУ не обнаружены. Служебного расследования я не проводил.

Еще вопрос: занимается ли разведка политическими убийствами? На протяжении многих лет усилиями наших западных оппонентов создавался зловещий облик советской разведки, всемогущей и безжалостной организации. Основания для обвинений разведки в убийствах политических противников советской власти за рубежом были. Указания о ликвидации конкретных лиц отдавались с самого высокого политического уровня. Разведка выполняла их. Последней операцией такого рода было убийство С. Бандеры в 1959 году. Примечателен период проведения этой акции — после XX съезда, в атмосфере мирного сосуществования на международной арене и реформаторских побуждений внутри страны. Старые привычки уходят трудно. КГБ был причастен и к перевороту в Афганистане в декабре 1979 года, когда был убит X. Амин. Но мне не доводилось видеть достоверной информации о том, планировалось ли это убийство заранее или Амин пал случайно жертвой штурма его резиденции. С полной уверенностью могу сказать, что сейчас советская разведка не занимается убийствами. Очень хочу надеяться, что никогда никакая власть не будет заставлять разведчиков убивать людей.

Вот вопрос, который задают очень часто. Используется ли шантаж при вербовке агентуры? Время диктует и образ мышления, и способы деятельности разведки, как, впрочем, и иных государственных и общественных институтов. Наше время исключает возможность такого нажима на интересующего нас человека, который мог бы квалифицироваться как шантаж. «Лошадь можно подвести к воде, но ее нельзя заставить пить», — говорят наши английские коллеги. Я с ними согласен. На мой взгляд, в мирных условиях, когда речь не идет о жизни и смерти государства или людей (война — совсем другое дело), шантаж и принуждение разведке не нужны. Более того, с чисто профессиональной, технической точки зрения они могут быть контрпродуктивны и даже опасны. Разведка должна беречь свое доброе имя и строго соизмерять средства с целями. Мне пришлось работать с человеком, который был привлечен к сотрудничеству с нами в конце пятидесятых годов с использованием компрометирующих его материалов, то есть с элементами шантажа. Он не мог забыть и простить пережитого десятки лет назад унижения. Мы с ним расстались мирно и по-доброму. Уверен, что он был бы нашим искренним и полезным другом, если бы в свое время наши коллеги больше интересовались человеческой натурой.

И этот вопрос я слышу нередко. Много ли в ПГУ партаппаратчиков и детей высокопоставленных родителей? Существовал порядок, в соответствии с которым на работу в ПГУ командировались партийные работники. Этот же порядок распространялся на МИД и, возможно, на другие учреждения. Партработники проходили полный курс обучения в институте имени Андропова и выпускались в несколько более высоком звании, чем обычные слушатели, — капитана или майора. Они назначались на более высокие, но не руководящие должности. Годы работы в партийных и комсомольских органах засчитывались в стаж воинской службы. Ни один из бывших партийных работников в последние годы не занимал руководящей должности в ПГУ — от начальника отдела и выше. Получив некоторые преимущества на старте, в дальнейшем они не пользовались режимом наибольшего благоприятствования, но служили как все. В их числе есть и очень способные, и посредственные работники. Погоды в ПГУ они не делают. Дети высокопоставленных родителей в ПГУ есть, как и в любом престижном государственном ведомстве. Проблем с ними у меня не возникало. До конца своей работы я так и не удосужился попросить кадровиков дать мне их список. Возможно, это помогло мне избежать упреков в протежировании кого-то из отпрысков «хороших семейств». Нас интересовало не социальное происхождение сотрудника, а его деловые способности и порядочность.

После краха КПСС зазвучали обвинения в том, что ПГУ помогало аппарату ЦК создавать каналы для перекачки партийных капиталов за рубеж. Дело обстояло не так. В свое время ПГУ выполняло поручения Политбюро и организовывало передачу денег зарубежным компартиям. Эта практика существовала с двадцатых годов, имела не партийный, а государственный характер и продолжалась до начала 1990 года. Политбюро, Совмин, КГБ, ПГУ, все другие государственные и общественные организации были частями единого гигантского механизма. Постановления Политбюро подлежали неукоснительному исполнению. Разведка была одним из немногих органов, который был в состоянии реально выполнять указания, а не только отчитываться об исполнении, чем частенько грешили остальные компоненты государственно-партийной машины. Мне в разные периоды своей жизни приходилось и получать пачки иностранных купюр на пятом этаже третьего подъезда зданий ЦК КПСС, где размещался Международный отдел, и передавать их адресатам. Это была задача, не имеющая прямого отношения к разведывательной деятельности и требовавшая лишь некоторых технических навыков. Не помню случая, чтобы наши операции фиксировались спецслужбами. Скандалов не было. Работать с членами компартии, то есть привлекать их к негласному сотрудничеству, разведке было запрещено Центральным Комитетом КПСС.

Новые контакты помогали руководителям ПГУ выходить за пределы знакомого мира дисциплины, устоявшихся служебных отношений, традиций, ставить под сомнение столь недавно казавшиеся непреложными истины. Судя по разговорам с руководителями других подразделений комитета, у них такая практика не привилась. Это удивляло. Ведь Крючков практически ежедневно встречался с представителями самых различных организаций, движений, депутатами, общественными деятелями, зарубежными визитерами. Он настаивал на необходимости контактов работников комитета с общественностью, и в то же время дело не шло. Тяжело расставаться с устоявшимися привычками. Тяжело начать разрушать стену между народом и ведомством, которая так старательно возводилась, укреплялась, цементировалась и бетонировалась более семидесяти лет...

Начало апреля 1989 года. Первая моя официальная поездка в качестве начальника ПГУ в Восточный Берлин по приглашению руководителя Главного управления «А» МГБ ГДР Вернера Гроссмана.

Я впервые в Берлине, но с Гроссманом встречался в Москве, когда он был первым заместителем начальника разведки, а я работал в информационном управлении. С немецкими коллегами мне приходилось тесно взаимодействовать в Индии, а затем в Иране. Я проникся к ним глубочайшим уважением и, если здесь уместно такое слово, любовью. У немцев можно было учиться преданности делу, способности организовать агентурную работу в самых сложных условиях и, что чрезвычайно важно, обязательности. Если немецкий коллега обещал что-то сделать, можно не сомневаться, что он исполнит свое слово точно и в срок. Пунктуальность и обязательность были непременными элементами наших отношений с представителями и других «братских» разведок, но немцы выделялись и на этом фоне. Меня радовала немецкая основательность в оценке ситуации, в умении разобраться в мутном потоке информации и дезинформации, захлестывавшем все разведывательные службы в Иране. Информации, оценкам и прогнозам немецких друзей можно было верить. Со своей стороны я честно делился с резидентом МГБ ГДР Б. всеми данными, которые были в распоряжении моей резидентуры. Мы редко общались в неофициальной обстановке — работать надо было много, события держали нас в постоянном напряжении. Изредка я бывал у Б., чаще он приезжал в наше посольство. Мы могли гарантировать, что здесь наши беседы никто подслушать не может. Немцы же обнаружили во многих служебных помещениях десятки специальных подслушивающих устройств.