Пока не сказано «прощай». Год жизни с радостью - читать онлайн книгу. Автор: Брет Уиттер, Сьюзен Спенсер-Вендел cтр.№ 23

Когда мы вернулись, Эллен достала свои курительные принадлежности. Папиросную бумагу. Трубки. Всякие чудесные штучки.

— Здесь не все мое, кое-что дочери, — пояснила Эллен.

Нэнси покосилась на меня. В ее взгляде ясно читалось: «Можешь себе представить что-нибудь подобное с Теей?»

Мы закурили. Долго хохотали. Потом мы с Нэнси помогли Эллен перебрать гору старых пальто. Она примеряла их на нас, а мы вежливо напоминали ей о том, в каком году они вышли из моды.

В ту ночь в постели меня посетило откровение. Своей жесткой рукой мама сделала меня тем самым успешным человеком, каким я являюсь сейчас. Моя рабочая этика и привычка полагаться на себя — все это дары Теи.

— Слушай, — сказала я Нэнси. — Хорошо, что меня воспитала не Эллен. Можешь представить меня с матерью, которая курит травку? Да я бы ходила сейчас босая, вечно обдолбанная и жила бы в юрте.

«Жила бы сейчас в юрте» — это фраза, над которой мы с Нэнси смеемся до сих пор.

На следующий день Эллен повезла нас в Соному, на Козий пляж. Дорога туда лежит через высокие холмы, с которых виден Тихий океан. Вдоль самого берега тянется массивная каменная гряда. Когда-то там жили козы, отсюда и название местности.

С некоторых точек открывается вид на много километров вдаль, и ты стоишь и в изумлении смотришь на бесконечную линию скал и широкие песчаные пляжи меж ними и водой. Мы обошли их все. Сделали много фотографий.

Калифорния лежит на линии тектонического разлома, где две литосферные плиты Земли, встречаясь, постоянно давят друг на друга. Это давление выпучивает породу земной коры вверх, создает скалы, горы, по миллиметру в год меняя ландшафт планеты. Его вкрадчивая мощь потихоньку растаскивает на две части футбольный стадион университета Калифорнии в Беркли, который стоит как раз на линии разлома. Если быть точной, то со времени его постройки в 1922 году щель между двумя половинами стадиона выросла до четырнадцати дюймов.

Однажды я сказала Эллен, что встреча с ней была для меня как землетрясение. Что мне понадобится время, чтобы пережить шок и восстановить равновесие.

На том берегу, после моей наркотической епифании, я почувствовала, что баланс найден. Я ощутила эту точку равновесия между живой, неугомонной женщиной, благодаря которой я появилась на свет, и преданной матерью, которая растила меня, держала меня в узде и сформировала мою личность.

Покидая Козий пляж, я разглядывала деревья вдоль дороги. Это были кипарисы, все их ветви указывали в одну сторону, точно невидимая рука прошлась по ним невидимым гребнем.

Та же рука действует и сегодня. Ваяет континенты. Лепит берега. Формирует человеческие души.

Когда я была в Калифорнии, Эллен объяснила мне свою беременность очень просто. Сексуальное влечение, и ничего более. Мужчина, Панос Келалис, был обыкновенный плейбой, и у нее не было с ним будущего. К тому же он собирался вернуться домой, на Кипр, так что отдать ребенка на воспитание другим людям казалось ей лучшим выходом.

Эллен рассказывала о том, как она без всяких сантиментов вынашивала свою беременность. Скрывала ее от своих родных. Как сбежала во Флориду, где устроилась работать операционной медсестрой, чтобы ни один пациент не видел ее беременной и не задавал потом лишних вопросов.

На время родов ее усыпили, чтобы у нее не осталось никаких воспоминаний обо мне. Вопреки советам социальных работников в органах опеки, Эллен попросила, чтобы ей дали взглянуть на меня, — она знала, что мой вид не вызовет у нее никаких эмоций.

И она ничего не почувствовала.

«У-у-у какая бездушная!» — подумала я, когда услышала об этом впервые.

«У-у-у какая сильная!» — думаю я сейчас.

Эллен признала, что, будучи медсестрой, могла бы прибегнуть к аборту — она наверняка нашла бы коллег, которые обо всем позаботились бы. Позже она так и поступила со второй нежелательной беременностью.

— Даже не знаю, почему я в первый раз не подумала об этом, — сказала она.

Я сказала Эллен, что понимаю все ее решения.

И то, что она дала мне жизнь.

И то, что отдала меня на удочерение.

Если бы я забеременела от человека, с которым меня ровным счетом ничего не связывало бы, и мне пришлось бы поехать вслед за ним туда, где мне совсем не хотелось бы жить… ну, скажем, в какой-нибудь сонный городишко в Северной Дакоте… нет, я бы тоже не поехала.

А значит, я бы тоже решилась на какой-нибудь шаг вроде этого.

Решиться-то решилась бы, но Эллен сделала одну вещь, на которую у меня не хватило бы духу: она ничего не сказала моему отцу.

Панос так и не узнал, что у него есть дочь.

Я бы сказала отцу. Сказала бы потому, что это честно по отношению к нему и к ребенку. Такому глубокому чувству чести научили меня замечательные люди, которые меня вырастили. Мои мама и папа.

Много лет подряд папа работал волонтером в яслях для младенцев, больных СПИДом. Он жертвовал им медикаменты из своей аптеки и каждую среду приезжал в ясли сам, чтобы подержать этих детей на руках, покачать их. Он два года работал миссионером в Эфиопии. Там он открыл кукольную миссию, для которой собственноручно сшил на машинке восемьсот кукол, чтобы с их помощью познакомить детей с историей Иисуса Христа.

С тех пор как я заболела, меня все время огорчает папина холодность. Он замечательный человек, добрый, заботливый, но он ни разу не поговорил со мной о моем БАС. Когда недавно я сказала ему, что записалась в хоспис, он сказал: «А-а-а». И сменил тему.

Я знаю, что ему больно. Я слышала, как он сказал однажды, когда думал, что меня нет рядом: «Я не плáчу только потому, что, раз начав, уже не смогу остановиться».

Я думала об этом, когда планировала эту часть моей книги. Думала о том, почему папа не смог сказать эти же слова мне.

Но и о том, что его дела говорят яснее слов.

О том, что наши дела всегда говорят больше, чем мы можем предположить.

Я вспомнила, что папа, хоть ночью его разбуди, мог наизусть отбарабанить все мои десять тематических статей без запинки, но мне ни разу не сказал о них ни слова. Десять-пятнадцать лет спустя он помнил все их названия. Помнил подробности. Мог рассказать о том, как я собирала информацию. Какими методами пользовалась.

В этот последний год моей жизни мне захотелось восстановить мои отношения с папой и мамой. Соединить разрыв, который возник, пока я разыскивала своих кровных родителей, хотя это и не уменьшило моей любви к родителям настоящим.

Теперь я поняла, что этого не будет. Мы не сможем словами открыть путь к взаимопониманию. Это просто не в их природе.