— А произошло вот что, — продолжил он. — Университеты трансформировались еще в начале 1980-х. Прежние бастионы интеллектуальной свободы в мире Бэббитов
[35]
, прежнее сосредоточие всех свобод, в том числе даже сексуальных, они превратились в самые ограниченные институты современного общества. А все потому, что у них появилась новая роль. Они стали создателями новых страхов для ПЗМК. Университеты сегодня — это не что иное, как фабрики новых страхов. Изобретают все новые ужасы и причины для беспокойства. Все новые ограничительные коды. Потому как «слова» — термин здесь неподходящий. А мысли… мыслями это просто нельзя назвать. Они производят бесконечный поток новых страхов, опасностей, социальных угроз, которыми с такой охотой пользуются политики, юристы и репортеры. Еда — страшно вредная штука. Ваше поведение недопустимо, поскольку нельзя курить, пить, нельзя ругаться, трахаться, даже думать страшно вредно! Все перевернуто с ног на голову. Просто поразительно!
Современное Государство Страха никогда бы не смогло существовать без университетов, подпитывающих его все новыми идеями. Я бы назвал это неосталинистским образом мышления, именно он требуется для поддержания ПЗМК в действии, именно он может существовать только в закрытом обществе, за закрытыми дверьми, где отмахиваются от насущных проблем и процессов. В нашем обществе именно университеты являются такой структурой, правда, до поры до времени. И считать, что там процветает либерализм… знаете, это просто смешно, дурная шутка. Все они фашисты по сути своей, точно вам говорю.
Тут Хоффман резко умолк. И указал на толпу на другой стороне улицы.
— Кто этот человек? Вон, видите, идет прямо к нам. Страшно знакомая физиономия.
— Это Тед Брэдли, актер, — сказал Эванс.
— Где я мог его видеть?
— Он играет президента в телесериале.
— Ах, ну да. Он.
К ним подбежал запыхавшийся Брэдли.
— Питер, — сказал он, — где я только вас ни искал. Мобильник у вас включен?
— Нет, потому что…
— Сара пытается вам дозвониться. Говорит, это очень важно. Мы улетаем, прямо сейчас. И не забудьте захватить паспорт.
— Мы? — удивился Эванс. — А вы-то тут при чем?
— Я лечу с вами, — ответил Тед.
* * *
Эванс уже двинулся следом за Брэдли, но тут Хоффман придержал его за рукав, осененный какой-то новой мыслью.
— Мы еще не поговорили о новом витке спирали, — пробормотал он.
— Но, профессор…
— О следующем этапе в развитии государств. Он уже начался. В том-то и ирония. Растратили двадцать пять миллиардов, прошло десять лет, и та же самая обеспеченная элита, напуганная раком груди, нашла себе новую забаву. Начала скупать магнитные браслеты и носить их на всех мыслимых и немыслимых частях тела, даже класть под матрас. Считалось, что импортные японские браслеты самые лучшие, а потому и самые дорогие. Эти идиоты вообразили, что браслеты оздоровляют магнитные поля! Поля все те же самые, только теперь им кажется их мало!
— Простите, профессор, — сказал Эванс, — но мне и правда пора.
— Почему бы тогда этим людям просто не прислониться спиной к телеэкранам? — не унимался профессор. — Или сунуть голову в микроволновую печь? Все эти вещи так пугали их прежде, а теперь…
— Поговорим об этом позже, — сказал Эванс и оттолкнул его руку.
— Они размещают объявления о продаже этих магнитов даже в журналах о здоровье! Рекламируют! Здоровый образ жизни с магнитными полями! Нет, это просто безумие какое-то! И никто не помнит, что было десять лет тому назад. Джордж Орвелл! Никакой памяти!..
— Что за тип? — спросил Брэдли, когда они отошли. — Похоже, он малость не в себе, верно?
САНТА-МОНИКА
Среда, 13 октября
10.33 утра
— «Запись» катастроф находится в сердцевине ледника, — бубнил с трибуны новый оратор. Русский ученый, он говорил с сильным акцентом. — Анализ этих записей, полученных из Гренландии, показывает, что за последние сто тысяч лет резкие климатические изменения происходили четыре раза. Некоторые очень быстро, всего за несколько лет. Механизм этих событий пока что еще только изучается, но ясно одно: в климатических явлениях присутствует эффект «спускового крючка». Это когда совсем незначительные изменения, порой вызванные человеком, могут привести к глобальным и катастрофическим последствиям. Одним из последних примеров может служить самый большой в мире айсберг, отколовшийся от остальных льдов в Антарктиде, а также массовая гибель людей от внезапного наводнения, произошедшего на юго-западе Америки. Не надо быть провидцем, чтобы понять: нам предстоит увидеть немало таких…
Тут он умолк. На кафедру поспешно поднялся Дрейк и прошептал ему что-то на ухо. Затем отошел и взглянул на часы.
— О, должен просить у вас прощения, — сказал оратор. — Я, видимо, прибегнул к своим старым записям и немного напутал. Всему виной эти проклятые компьютеры! Эти заметки относятся к 2001 году. Я хотел сказать следующее: в 2001 году в Антарктиде откололся огромнейший айсберг. Площадь его равнялась нескольким американским штатам вместе взятым. И это отрицательным образом сказалось на климате всей планеты, вызвало множество опасных погодных явлений, даже на прежде тихом и благополучном в этом отношении юго-западе. Явление это поспособствовало климатической нестабильности. И это еще только начало.
Сара Джонс стояла в задних рядах и переговаривалась с Энн Гарнер, женой известного голливудского адвоката, делавшего щедрые пожертвования в НФПР. Энн, как всегда, была эмоциональна и тарахтела без умолку.
— Так и быть, расскажу тебе, что слышала, — говорила она. — Будто бы для дискредитации нашего движения проводится специальная кампания, финансируемая крупными промышленниками. Они боятся все нарастающей борьбы за чистоту окружающей среды и предпринимают просто отчаянные, отчаянные попытки остановить нас. За последние годы мы добились определенных успехов, и это просто бесит их, и они…
— Извини, Энн, погоди минутку, — сказала Сара. И уставилась на русского оратора на трибуне.
О чем он только что говорил?
Сара направилась к столу пресс-центра, за которым разместились репортеры с ноутбуками. Шла запись выступлений в реальном времени.
Она заметила Бена Лопеса, репортера из «Лос-Анджелес Таймс». Подошла, заглянула ему через плечо. Бен не возражал, он безуспешно пытался ухаживать за ней вот уже несколько месяцев.
— О, кого я вижу! Привет, красотка!