Фронтовые разведчики. "Я ходил за линию фронта" - читать онлайн книгу. Автор: Артем Драбкин cтр.№ 20

— В роте существовало «соцсоревнование» между взводами, кто больше «языков» захватит?

— Такого не было. Все делали одно общее дело. Например, второй взвод возьмет в плен офицера, так мы вместе радуемся. Примите во внимание, что очень часто за каждого взятого «языка» мы платили жизнями своих товарищей — разведчиков. Тут не до «взаиморасчетов» было.

— Как шел зачет «языков», взятых разведчиками роты? Знали ли вы о существовании так называемой «нормы» для разведчиков на представление к званию ГСС за 20–25 взятых «языков»?

— О таком приказе я не слышал. Я был занят войной и наградами не интересовался. Зачет взятых «языков» шел на ту пару разведчиков из группы захвата, которые непосредственно взяли «языка». Группе прикрытия засчитывалось участие в поиске. Всю канцелярию «по зачетам» вели в штабе и в разведотделе дивизии. Зачетным «языком» считался только пленный, взятый в подготовленном поиске в условиях стационарной обороны противника. А если ты в бою взял в плен «полвзвода или полбатареи» немцев, то они зачетными «языками» не считались. Поэтому когда я слышу цифры, что разведчик Фисатиди взял 150 «языков», а еще кто-то, Герой Союза, имеет на счету свыше 80 «языков», то я не знаю, как к таким данным относиться. Чтобы успеть взять такое количество «языков», надо быть трижды бессмертным и суперсчастливчиком. Для человека, воевавшего несколько лет в разведке, цифра в 25–30 «языков» на личном счету мне кажется максимальной. Лимит жизни и удачи для разведчиков был ограничен. Потом любого удачливого разведчика обязательно убивало или калечило.

— Как вели себя в плену немецкие военнослужащие, захваченные бойцами дивизионной разведроты?

— Разные попадались немцы. Было немало пленных, державшихся в плену гордо и достойно, но в основном, конечно, многие «языки», попавшие в руки разведгруппы, были в шоковом состоянии и с перепугу забывали и о присяге, и о гордости, и о своей немецкой родной маме. Особенно если немец видел, что попал в плен к евреям, то страх его был ужасен. Немцы боялись, что евреи их на месте порешат. Вот вам фотография для примера. Разведчики допрашивают немца. Рядом с «языком» стоят разведчик Яскевич, лейтенант Акерман и переводчик Пактор. Все, как говорится, «ребята с нашей синагоги». Что немец мог от них ожидать?! Шоколадки? Или заслуженной пули в живот? И ничего, если позарез требовался «язык», мы оставляли немца в живых. Работа у нас была такая…

— Я не зря задал этот вопрос. Встречался в свое время с двумя бывшими бойцами дивизии, и они утверждают, что, например, во 2-м батальоне 249-го СП вообще старались пленных никогда и ни при каких обстоятельствах не брать.

— Это не совсем так, я думаю, эти люди немного преувеличивают. 2-й батальон 249-го СП долгое время считался чисто еврейским, и когда солдаты пришли на землю Литвы и узнали, что все их родные уничтожены, то жажда мести была очень велика. И какой-то период действительно в плен в этом батальоне никого не брали. Не забывайте, что 96 % еврейского населения Литвы было уничтожено немцами и их пособниками. Но вскоре слава о батальоне пошла по армии, налетели проверяющие из политотделов и Военного совета. Комбата, как я слышал, с трудом «отбили» у трибунальцев и даже хотели отозвать его представление на Героя. Но кроме этого случая, я не помню рассказов или примеров о том, что солдаты 16-й СД массово стреляли пленных, взятых в бою. Другое дело «власовцы», но здесь был принят общий «фронтовой стандарт». Идешь по лесной дороге, а на деревьях висят повешенные «власовцы» с табличками на груди: «Изменник Родины». Такое я видел. Когда мы зашли в Литву, то нередко захваченные в плен полицаи или служившие в карателях «погибали при попытке к бегству». И то всех не убивали… Но военнослужащих вермахта в расход у нас никто «пачками не пускал».

Разведчики допрашивают немца. Рядом с «языком» стоят разведчик Яскевич, лейтенант Акерман и переводчик Пактор

— Как щедро в вашей дивизии отмечали разведчиков правительственными наградами? Каких наград удостоились вы лично за службу в разведке?

— Вопрос непростой, и увольте меня сейчас начинать обсуждение наградной темы, а то я, не ровен час, скажу кое-что лишнее. В 1943 году я был награжден орденом Красной Звезды и медалью «За отвагу», в 1944 году получил орден Отечественной войны. Имею еще польский орден «Крест Грюнвальда». Ладно, скажу вам еще одну вещь. Дивизия наша была «местечковой», но… Невзирая на атмосферу интернационализма в дивизии, евреи все равно считались национальными кадрами «второго сорта», и каждый наградной лист на еврея рассматривали через лупу, и евреям ордена за подвиги давали скупо и со скрипом… Евреев награждали, только когда уже начальству деваться было некуда, слишком очевидна и весома была боевая заслуга. И то после третьего наградного листа… У нас даже в роте была частушка-прибаутка. Служат рядом еврей Скопас и литовец Скобас. Вот и шутили: «Представляли Скопаса, а наградили Скобаса»… Так было…

— Как разведчики относились к возможной смерти в разведпоиске?

— Мы относились к смерти спокойно. Знали, что рано или поздно нас не минует чаша сия. Но не было ни одного случая явной трусости в нашей разведроте. Свои бы сразу труса пристрелили… Для нас главным было выполнить задание, о своей жизни никто не думал и себя не жалел. А каждый поиск для нас — это обязательная встреча со смертью. Кто кого… Часто разведчики рвались на минах, но в основном гибли при отходе к своим или прямо перед немецкими траншеями, будучи обнаруженными противником. Было несколько случаев, когда немцы сознательно, без боя, пропускали нашу разведку в свой тыл и там вырезали разведчиков или пытались взять их в плен. Какие-то смутные надежды выжить у меня все-таки были. Таскал в поиски в кармане гимнастерки как талисман-оберег свою первую награду, медаль «За отвагу», хотя все награды полагалось сдавать старшине роты перед каждой операцией. И эта медаль спасла меня от стопроцентной смерти. Осколок гранаты, летевший прямо в мое сердце, покорежил медаль, вырвал из нее кусок металла и изменил свою траекторию, попал в легкое. Так и сидит этот осколок в левом легком по сей день.

— Расскажите об этом эпизоде поподробней.

— 12 января 1945 года, за несколько дней до переброски дивизии из Курляндии под Клайпеду, я получил приказ немедленно взять свежего «языка». Понимаете, мне приказали «немедленно»! Даже не дали времени подготовить поиск или дождаться ночи. По опушке леса шла линия немецкой обороны, которую держали войска СС. Пошли днем на участке 156-го СП, вел за собой 17 человек. Ворвались незамеченными к немцам в траншею… и началась рукопашная схватка. В итоге убили 29 немцев, а «языка» не взяли. Всех побили в «горячке боя». Наши потери — трое убитых, двое тяжелораненых. Я успел убить в рукопашной пятерых немцев, но не успел среагировать на эсэсовца, выскочившего из-за поворота траншеи и метров с пяти кинувшего в меня гранату. Достал меня, курва немецкая. Дальше — взрыв, боль и полный провал… Очнулся в госпитале на третьи сутки, весь пораненный осколками, с перебитыми костями. Долго не мог понять, на каком свете я нахожусь. Хирург, оперировавший меня, принес мне мою покореженную медаль и сказал: «Если бы не медаль, тебя бы в живых не было, осколок должен был точно в сердце попасть!» Отправили меня в тыл «санлетучкой». Рядом со мной лежал раненый и обгоревший, ослепший капитан-танкист без обеих рук и без ноги… Я был полностью закован в гипс. Через месяц снимали гипс по частям и иссекали язвы и струпья, руки и ноги закрыли гипсовыми «лангетами». Когда 9 мая объявили о Победе, я на радостях пытался пуститься в пляс, сорвал с себя все «лангеты»… Медработники меня снова «определили» в гипс. Прошло еще два месяца, прежде чем меня выписали из госпиталя. Дали 30 дней отпуска на долечивание. Поехал к тетке в Куйбышев, а оттуда уже вернулся в Литву, в свою 16-ю Литовскую Краснознаменную Клайпедскую дивизию.