Царь Гильгамеш - читать онлайн книгу. Автор: Дмитрий Володихин cтр.№ 80

Бал-Гаммаст добрался до стены и взошел наверх, в караульное помещение воротной башни. Глянул в узкую щель окна, прорубленного для лучников. «Не может быть! Нет, не может быть…» Далеко внизу сидел на корточках маленький человечек — на таком расстоянии кто угодно покажется малышом. И посматривал он как раз на окошечко, у которого стоял Бал-Гаммаст. Чуял, надо полагать.

— Медведь, и ты его не признал?

Тот подошел поближе, долго вглядывался, потом утомленно потер глаза.

— Не знаю.

— Это Энкиду, государь мятежников. Зверь и хозяин зверей. Я видел его на поле в тот день, когда умер отец.

— Да я стрелял по ним, Балле, а не разглядывал! — с досадой ответил Медведь.

— Возьми двух лучников порезвее и пойдем вниз. Я знаю, чего он хочет.

Пратт перечить не стал. Вчетвером они вышли из ворот и направились к Энкиду.

— Медведь, до поры я встану у тебя за спиной. Хочу посмотреть на него вблизи.

Они приблизились к мятежнику. Шагах в двадцати тот остановил их жестом.

Был Энкиду грузен, широк в плечах, велик чревом и чернобород. На голове волосы приняли подобие птичьего гнезда. Ладони и впрямь поросли шерстью. Но лицо — вполне человеческое, правильное, почти красивое. Да нет, просто красивое: пухлые капризные губы, прямой нос, высокий лоб и черные глаза, почти круглые, широко распахнутые, словно у кокетливой женщины, сочащиеся лукавством и силой.

— Меня послал к тебе царь Бал-Гаммаст. Чего ты хочешь?

— Во! Значит, верно. Людей моих поубивали, город мой отобрали, зверей моих пугают… теперь и женщин отвадили. Эй, ты! Зачем отвадили женщин? Совсем не идут ко мне. Зачем? Я давно не убиваю никого. Так. Давно. Вчера… сегодня утром… недавно… встретил у воды женщину… Она не хочет меня! Я говорю ей: «Зачем? Зачем ты не хочешь моей силы?» А она мне: «Царь у нас теперь другой, значит, и силе твоей полцены». Ой! Раньше так не было никогда. Давно. Я задумался. Долго думал. Я задумался. Она ушла… Я задумался. Я пошел за ней. Я пришел сюда. Дай мне сюда твоего царя. Мы побьемся, и я убью его. Или он убьет меня. Я задумался, я понял: царь должен быть один. Не один — на болоте, а другой — в городе, а вовсе один. И он владеет всем. Я понял. Где твой царь? Мы будет биться. Верно.

— А может, подстрелить тебя, как бешеную собаку? И дело с концом.

— Э! Э! Не получится. Не получится у тебя. Убегу, увернусь, найду хороших людей, веселых людей, буйных людей, все тут поразбиваю, всех изведу. Дай царя! Все решим скоро. Я понял.

Бал-Гаммаст вышел из-за спины тысячника. Он видел довольно.

— Я Царь.

— У! — отпрянул Энкиду. Мышцы у него на лице потекли бурной рекой. Вот запруда гнева, вот отмель удивления, а вот перекат досады… Люди так часто недооценивают искусство военного человека! Какой-нибудь мастер золотых дел, великий умелец, хранит семейные секреты, открытые еще прадедом. Вряд ли он когда-нибудь задумается о числе секретов, собранных старыми родами военной аристократии Царства — реддэм. А там бывает и по два десятка поколений воинов, и по три… Плохо обученный копейщик стоит двух совершенно не обученных людей. Один хорошо обученный десятник стоит четырех копейщиков. А один потомственный реддэм, которого с трех лет набивали военной наукой изо дня в день, стоит доброй дюжины Десятников. Если бы люди обычные, земледельцы или, скажем, торговцы, представляли себе действительную мощь реддэм, то сторонились бы их как опаснейших чудовищ…

Бал-Гаммаст получил науку реддэм, урезанную на две трети. Сын царя воспитывался как правитель, а не как воин. Следовательно, он был чудовищем ровно на треть… Бал-Гаммаст не обладал ни изумительной выносливостью реддэм, ни их слабой восприимчивостью к боли, не ведал копейного боя и не владел искусством скорого заживления ран. При всем том он очень хорошо знал многое: меч, нож, топор, а более всего — искусство скорого и беспощадного боя без оружия.

Перед государем старого Урука высилась гора мышц, весом превосходившая его вдвое, а ростом в полтора раза. Эта гора по имени Энкиду дралась без особых перерывов с тех пор, как мятеж распростер свою тень над краем Полдня. Она, эта самая гора, славилась бесстрашием и буйным нравом.

Говорят, под Кишем Энкиду оторвал кисть руки копейщику, который попытался захватить его в плен…

Тем не менее Бал-Гаммасту было известно совершенно точно, что для победы над этой тушей, столь устрашающей на вид и столь неловкой в движениях, достаточно будет одного или двух правильных ударов.

«Творец, спаси меня от собственной гордыни. Отведи все недобрые случайности с моей дороги». Он подошел поближе к противнику.

— Балле! Государь! — с тревогой окликнул его Пратт.

— …Я принимаю твой вызов.

Энкиду почесал грудь и шумно вздохнул. Потоптался, глядя в сторону. Почесал правый бок.

— Так не годится. Нет, так худо. Вот ты — молодой и маленький, тебя убивать нехорошо. Ты детеныш… — Пратт сдержанно хрюкнул за царской спиной.

— …Ну ты не трус, понятно. Люди твои видят: ты не трус. Да. Но я с тобой драться уже не хочу. Думал — ты могучий, я приду и порву могучего, и спляшу на его спине, и буду хохотать, и буду веселиться… Нет, ты маленький, плохо убивать детенышей.

— Я готов, Энкиду. Начинай же!

— Да зачем это! Дай бойца.

— Какого тебе бойца? Пришел, встал у моего города… Так либо сдайся мирно, либо сражайся, я не дам тебе уйти.

Энкиду посмотрел на него, как голодный волк, наверное, смотрит на лягушку. Убить нетрудно, но разве этим брюхо набьешь?

— Дай бойца вместо себя. Мне все равно, кого ты дашь. Дай большого, дай сильного, дай мохнатого, дай такого, чтоб рычал мне в лицо.

— В самый твой поганый пятачок… — вежливо подал голое Пратт.

— Вот! Дай этого! Сойдет и этот. Он сам хочет, чтоб я его пришиб. Славный зверь, крепкий зверь! Хочу его сюда.

— Таких комаров, как ты, моя бабушка не один, десяток прихлопнула на своей заднице.

Энкиду угрожающе заревел. Только что он выглядел человек человеком, а тут сильно переменилось его лицо… морда?

«Нет, я не убью его. Нет, я не хочу его убивать. Он страшен, но не зол. Отец не убил бы такого. Детенышам, видишь ли, зла не желает…» Бал-Гаммаст отчетливо понимал, что за существо встретилось ему. Такие жили в мире изначальном, диком, едва-едва на шаг отличающемся от мира зверей и трав. Первая древнейшая эпоха была их домом, кое-кто еще помнил, наверное, как Творец, разгневавшись за некую провинность, выгнал старейших из своих садов и чертогов… Потом была эпоха тьмы, измельчания. Потом из океана тьмы вынырнул остро» Царства. Теперь и Царство дряхло; а вот родятся же такие… из иного времени. Отец как-то рассказывал о них…

Медведь и Энкиду продолжали переругиваться. Пратт — с нарочитой вялостью и безразличием в голове, а лугаль мятежников — хрипя и порыкивая. Нужно было делать дело.