Горячая "холодная война". Юг Африки (1960-1990 гг.) - читать онлайн книгу. Автор: Владимир Шубин cтр.№ 48

С таким выводом бывшего ГВС трудно согласиться. Генерала поправил в письме на сайт Союза ветеранов Анголы прослуживший в Куито-Куанавале с сентября 1986 г. по декабрь 1988 г. В. Ф. Мозолев: «Не «генетический страх перед белыми» стал причиной окружения (а не поражения) под Куито-Куанавале. ФАПЛА не готова была противостоять регулярным войскам ЮАР. Это этапы становления любой армии. Ведь начальный этап операции был верным и удачным, а на юаровские войска сил не хватило… Оборона Куито-Куанавале – это ПОБЕДА молодой ангольской армии, а не поражение» [555] .

Наверное, справедливо будет сказать, что, предлагая провести наступательную операцию на юго-востоке Анголы, в направлении Мавинги и Жамбы, наши советники недооценили возможность массового участия в боях южноафриканских войск. Но именно такое их участие, которое вскоре стало открытым, дало кубинцам «моральное право» впервые за много лет перейти линию Мосамедиш – Лубанго – Менонге – установленный самими ими предел дислокации их войск примерно в 250 км к северу от границы с Намибией – и начать продвижение на юг, к этой границе. Тем самым создавалась угроза окружения южноафриканских войск, находившихся на юго-востоке Анголы и, более того, прямого вступления кубинских сил на территорию Намибии, которая столь пугала Преторию и ее покровителей на Западе.

Десять лет спустя, в 1998 г. Фидель Кастро так критиковал действия наших военных: «Советники… думали, что они ведут битву за Берлин под командованием маршала Жукова, с тысячами танков и 40 000 орудий. Они не понимали и не могли понять проблемы «третьего мира», обстановку, в котором велась борьба, и тип войны, которую нужно было вести в этой обстановке» [556] .

И с этими словами согласиться трудно. Напротив, советские офицеры (по крайней мере, многие из них) могли понять и хорошо понимали «проблемы третьего мира», поскольку сами, зачастую непосредственно, участвовали в десятках конфликтов там, включая войну в Афганистане. Более того, в середине 1980-х гг. было принято решение, по которому по крайней мере 30 % наших офицеров направлялись в Анголу, имея опыт войны в Афганистане.

Это не означает, конечно, что не было совершено ошибок. Возможно, что часть офицеров, прибывших из «обычных» войск, были более знакомы с тактикой боя регулярных войск, чем с противопартизан-скими, а лучше сказать – противобандитскими действиями. Что же касается танков и орудий, то сам Кастро говорил позднее, что под его командованием на Юге Анголы было сосредоточено 1 тыс. танков, 1 600 зенитных установок и артиллерийских орудий, 1 тыс. бронемашин. И когда десятки тысяч кубинцев с этим вооружением начали продвижение на юг вместе с ангольцами и бойцами СВАПО, это было ничем иным, как операцией регулярных войск [557] .

Хорхе Рискет пишет: «Учитывая, что между Горбачевым и Рейганом в самом ближайшем будущем должны были быть подписаны соглашения о разрядке в ядерной области, направление еще 20 000 человек в Анголу могло показаться противоречивым. Но положение требовало этого. В начале декабря начальник Генерального штаба дивизионный генерал Улиссес Росалес дель Торо сообщил в Москве [о направлении войск] маршалу Ахромиеневу [Ахромееву]. Со своей стороны, поскольку я принимал участие как представитель Коммунистической партии Кубы в съезде Французской коммунистической партии, где советскую делегацию возглавляло второе лицо – Игорь [Егор] Лигачев, мне было поручено официально информировать КПСС. В конце [разговора], после того, как он задал несколько вопросов, Лигачев сказал мне: «Вы не консультируетесь,

Вы информируете», хлопнув меня по ноге, смягчая этим жестом свою критику» [558] .

Лигачев, несомненно, был прав. Консультироваться – не значит подчиняться, и настоящие союзники просто обязаны консультироваться друг с другом. Но в любом случае было бы наивно думать, что ко времени встречи в Париже, две недели спустя после того, как Рискет сообщил ангольцам о направлении подкреплений с Кубы, советское руководство не знало об этом.

Важнее, однако, то, что эти действия Гаваны не были восприняты в Москве негативно, по крайней мере, теми, кто непосредственно занимался Югом Африки. А. Л. Адамишин, заместитель министра иностранных дел, ответственный за отношения с Африкой (а МИД традиционно был более «осторожным», чем Международный отдел ЦК), отмечает в своих мемуарах, что на его встрече с Честером Крокером в Лиссабоне 18 мая 1988 г, тот был озабочен «продолжавшимся продвижением кубинцев к границе с Намибией». Крокер был заинтересован в прекращении этой «опасной игры». Однако у Москвы были другие интересы: «…не препятствовать, даже всячески помогать, но следить, чтобы она не вышла из-под контроля» [559] .

Рискет далее пишет: «Было более чем когда очевидно [к маю 1988 г.], что военная ситуация заставила южноафриканцев согласиться с решением, которое позволило бы избежать достижения освобождения Намибии через войну» [560] . Адамишин по существу подтверждает это: «Была у нас и закрытая договоренность с кубинцами насчет того, что они не будут переходить границу с Намибией. Но – что тоже было условлено – нет резона заявлять об этом во всеуслышание» [561] .

Ричард Блумфилд, бывший американский дипломат, в его в целом трезвом анализе ситуации в Анголе (что нечасто встречается у западных исследователей) писал в 1988 г., до завершения переговоров о политическом урегулировании на Юго-Западе Африки: «Ирония состоит в том, что если урегулирование, организованное США, будет достигнуто, то в большой степени это будет благодаря боевым возможностям тех самых кубинских сил, которые США долгое время считали главным препятствием для такого соглашения, и решению Советского Союза, что Ангола, в конце концов, не является таким уж стратегическим призом» [562] . Он прав в первом случае, но не во втором, например, архивные документы показывают, что 7 февраля 1989 г. Политбюро ЦК обсуждало «дополнительные меры» с целью не допустить ослабления обороноспособности Анголы при выводе из страны кубинских ВОЙСК [563] .