— Красные розы. На языке цветов — пламенная любовь. Или белые — непорочная любовь. Нет, это, наверное, не пойдет.
Энцо купил одиннадцать красных роз. Засунул в букет карточку с надписью: «Прости меня». А про себя подумал: «Будь я женщиной, мне было бы противно, что парень передо мной так стелется».
Когда Арья вышла на почту отправить письмо, Энцо пробрался к ней в комнату и положил букет на подушку. Потом вернулся к себе, бросился на кровать и стал ждать.
— Совсем рехнулся, что ли?
Энцо приподнялся — букет угодил ему прямо в лицо.
— Ты что, хочешь, чтобы Эмманюэль тебя убил?
— Да нет, Арья, я…
— Еще раз подложишь мне веник — заставлю тебя его сожрать.
Месье Видибога и это не обескуражило:
— Она оберегает вас от Эмманюэля. Хороший знак.
— По-моему, Жорж, вы плохо разбираетесь в современных женщинах. Цветы, гусарские атаки — все это уже не работает. Женщина теперь независимая, сама себе мужика выбирает, а надоест — выбрасывает, как использованный носовой платок. Мужчиной нынче быть несладко. Про это в журнале «Мари Клер» написано.
— Война полов — старо как мир, — вздохнул месье Видибог.
Сам он, как видно, был ветераном.
— А ведь ваша супруга лет на двадцать моложе вас? — вдруг сообразил Энцо.
Видибог приосанился:
— На двадцать два.
— Ну, и как вы ее заарканили? Цветы дарили или по-гусарски?
— Она соблазнилась моими деньгами, — смиренно признал старичок.
В воскресенье утром Корантен вскочил самым первым, не считая Умника. Но Умника Корантен ни во что не ставил, он ждал Энцо, чтобы обсудить с ним планы на день. Сидел и машинально посматривал на часы.
— Энцо ждешь, — сказал Умник.
Корантен не удостоил его ответом.
— Ты всегда ждешь Энцо.
— Почему это? Не всегда, — Корантен возмущенно посмотрел на Умника и повторил: — Не всегда!
Но Умник опять попал в точку. Так и есть — он всегда ждал Энцо. Вчера, например, предложил ему пойти в бассейн. Чтобы похудеть, надо заниматься спортом. Но Энцо отказался. Сказал, девицы увидят его в плавках — будут пачками на шею вешаться. Ну Корантен без него и не пошел.
— Привет! Как спалось? — спросил, входя на кухню, Клебер.
— Пошли прямо сейчас в бассейн? — неожиданно предложил Корантен.
— Ура! Я возьму с собой дельфина! — обрадовался Умник.
В бассейн Понтуаз они пришли втроем. Клеберу не удалось уговорить Умника поменять надувного дельфина на пробковый пояс. У того была железная логика. Пробки, говорил он, плавать не умеют, а дельфины плавают вовсю. Он с разгона прыгнул в лягушатник — плюх! И давай визжать — вода-то холодная. Клебер посмотрел на обступивших лягушатник мамаш. Кое-кого из них такое поведение явно шокировало.
— Он умственно отсталый, — объяснил Клебер и, не дожидаясь ответа, нырнул в большой бассейн. Умник со своим дельфином пошлепал туда же. Узкоплечий, худенький, долговязый — маленький мальчишка, которого вытянули в длину. Уже стоя на последней ступеньке лесенки, Умник осведомился у служителя:
— А акулы тут не водятся?
Тот в ответ густо захохотал.
— Ненормальный, — буркнул Умник себе под нос. Поразмыслив, он решил, что акулы вряд ли нападают на дельфинов — они же почти что родственники, — и шумными гребками отплыл от бортика.
— Ну как? — спросил Клебер, успевший доплыть кролем до конца бассейна и вернуться.
— Здорово. Я пописал.
— Что?! Надеюсь, не в воду?
— А куда же еще?
Умник был очень доволен собой.
— А ну, выходи! Выходи, говорю! Побыстрее! — взбеленился Клебер.
— Акулы?
— Да. Вылезай!
Клебер поискал глазами Корантена. Тот отдувался, держась за бортик.
— Пошли, — сказал ему Клебер. — Уходим.
— Почему? — удивился Корантен. — Мне еще двадцать раз проплыть осталось.
— Пошли. Потом объясню.
Втроем вошли в бассейн — втроем и вышли.
— Ну ничего нельзя с ним сделать по-человечески! — злился Корантен.
Умник понуро шагал рядом с ним.
— Больше я в этот писсейн не пойду, — сказал он. — Акул слишком много.
Глава 8
В которой месье Крокроль дарит Захре розовые розы
Захра не знала, как сказать Клеберу, что она его любит. На дне рождения Корантена она старалась держать его на расстоянии. «Уважай себя, тогда и другие будут тебя уважать», — говорил ее отец Ларби. Но теперь Захра только и мечтала, чтобы Клебер уважал ее чуточку поменьше. У кого спросить совета? Захра была старшей из семи сестер, самой красивой жемчужиной в материнском ожерелье. Но любимицей Ясмины, их матери, была младшая дочь, глухонемая Амира.
— Ох уж эти девчонки, — ворчал Ларби.
Он обожал своих дочерей. Однако в последнее время его беспокоила Захра. Она перестала смеяться. А народная мудрость гласит: раз девушка загрустила, виноват, не иначе, какой-нибудь парень.
— Захре в следующем месяце исполняется семнадцать лет, не забыли? — спросил он как-то раз за семейным столом.
— Нет! Нет! Разве про такое забудешь! — загалдели Джемиля, Лейла, Наима, Нурия и Малика.
Амира не проронила ни звука, но радостно улыбнулась. Она читала по губам отца.
— Так вот, послушайте меня. «Жизнь в здешнем мире — лишь обманчивое наслаждение».
— Ну хватит уже, сколько можно! — поморщилась самая дерзкая из сестер, четырнадцатилетняя Джемиля.
— Но так сказано в Коране, — запнувшись, возразил Лабри. — Если хочешь увидеть «сады, где текут ручьи»…
— Райские сады Аллаха хороши для мужчин, — опять перебила его Джемиля.
Все сестры засмеялись, кроме Амиры, которая ничего не поняла.
— Лучше бы это ты уродилась немой, — с горечью сказал Лабри. — В мое время никто не посмел бы перебивать отца. Мой отец любил повторять: «Слышать — значит слушаться».
— В таком случае я бы предпочла уродиться глухой, — сказала Джемиля.
Захра, воспитанная в повиновении, испуганно посмотрела на младшую сестру. А отец семейства, разбитый наголову, обратился за поддержкой к жене:
— Но так написано в Коране!
Ясмина воздела глаза и руки к небу. Трудно сказать, что означал этот жест, но спор прекратился.
Вечером, так ни с кем и не поговорив, Захра сидела у себя в комнате. Она пыталась повторять химию, но в голову лезло совсем другое. Перед глазами, как в волшебном фонаре, сменяли друг друга картинки: вот Беатрис заигрывает с Клебером, приподнимает свою рыжую гриву, уводит его с собой.